Действительно, все голубое. Голубые стены, голубые скатерти на столах, голубые светильники. А с потолка свешивалась голубая луна. Не луна даже, а полумесяц. Чтобы не приняли за обыкновенный абажур. Рановато появился здесь Сырцов. Был, конечно, кое-какой своеобразный народец, но многие столики на двоих пустовали. Осмотревшись, Сырцов направился к самому малозаметному, в углу. Его сопровождали восхищенные взгляды сплошь мужского контингента. Ах, как хотелось им припасть к груди статного собрата!
Подбежал бердслеевских линий официант, склонил головку набок и сладко осведомился:
— Чего желает столь милый посетитель?
— Сто пятьдесят водки и вашего мажордома.
— Не совсем понял вас…
— А что, твой руль разве еще не мажор?
— Извините, теперь совсем ничего не понимаю. — Прямо так уж и не понимал, сволочь.
— Ну как у вас, здешних, главный в зале зовется? Гамадрил, педагог, добрый папочка? Вот его. И про сто пятьдесят не забудь.
Не привыкший к такому обращению халдей сбежал. Сырцов почувствовал спиной обжигающий взгляд и резко обернулся. Сидевший через столик и любовно смотревший на него субъект (неопределенного пола с подведенными черным глазами и алым ртом) изящно послал ему воздушный поцелуй. Показать ему шершавого по локоть? Неправильно поймет. Слегка подрастерявшийся Сырцов поспешно отвернулся. Официант поставил перед ним демонстративный плебейский стакан и тарелочку со сморщенным соленым огурцом. С ужасом глядя на клиента и судорожно сглотнув, подтвердил лощеному невозмутимому метру, видимо, инициатору спектакля с выпивкой и закуской:
— Вот они вас настойчиво требовали, Сергей Павлович. — Сказал и скрылся.
— Я вас слушаю, — с презрительной миной изрек метр.
Сырцов споловинил полторашку, хрупнул огурцом и сказал недовольно:
— Водочка и получше могла бы быть.
— Я вас слушаю, — повторил метр.
— Здесь слушать неудобно: я сижу, а ты должен стоять. Не люблю неравноправия. А кроме того, разговор у нас будет в четыре глаза, как говорят французы. Приглашай меня в свою яму, Серега.
Метр еще держался.
— Не будет у нас разговора. И я вам не Серега.
— А кто? — понедоумевал Сырцов. — Лохотронщик из Пушкинской трубы по прозвищу «Полупердун»? Мне все равно, как тебя величать, а ты — выбирай.
— Вы из милиции? — уже осторожно спросил Серега Полупердун.
— Я сам по себе. Чудак-одиночка.
— Вот что, чудак-одиночка, — опять взбодрился метр. — Быстренько рисуй ноги отсюда, пока я добрый.