— Меня, — высокомерно переспросил Александр-Александра. — Да он с меня пылинки сдувает, боится, чтобы не переманили. Я — в Москве лучший администратор в зале. — Улыбнулся обещающе. — Ты обо мне беспокоишься, милый? Это чудесно!
У их столика, ожидая окончания фразы, уже стоял лощеный метр с бесстрастным лицом.
— Я слушаю, Сергей, — обернулся к нему Вика.
— Тебя спрашивают, — сообщил метр.
— Я занят. — Вика погладил Александра по щеке.
— Тебя настойчиво спрашивают.
Вика глянул в холодные мéтровые глаза.
— Ну пусть подойдет.
— Он по каналу.
— Извини, Сашенька. — Вика встал. — Он у тебя?
— В моем кабинете, — подтвердил метр.
В крошечном кабинете за хозяйским столом сидел задумчивый и грустный Димон-Колобок.
— Тебе что надо? — от дверей поинтересовался рубаха-парень.
— Поздоровайся со мной, Кент, — предложил Колобок.
— Можно без кликух?
— Ты присядь, присядь, — посоветовал Колобок, подбородком указав на кресло. И, внимательно наблюдая за тем, как Вика в этом кресле устраивался, наставительно заметил: — До кликухи тебе ой как далеко. Прозвище, Викентий, прозвище!
— Тебе что надо? — повторил вопрос Викентий.
— Так прямо сразу и сказать? — удивился Колобок и, демонстративно подумав, решил: — А что?! Прямо так сразу и скажу!
И замолк. Сидели в молчании. Первым сдался слабый Викентий.
— Говори, Колобок.
— Мне в окончательные нети уйти надо, Кент, — признался Колобок.
— А я что, тебе мешаю? Уходи, — разрешил Викентий.
— Моя колея в обе стороны перекрыта.
— Твои проблемы.
— Теперь и твои. У вас, у голубцов, свои стежки-дорожки имеются. Пусти меня по ним.
— Твои дела — это твои дела. Мои дела — это мои дела. Нет.
— Я прошу тебя, Кент, по чести прошу, по-хорошему.
— Не могу, Колобок, — ответил Викентий и встал.
— Сядь! — заорал Колобок. Викентий пожал плечами и вернулся в кресло. — Значит, по-хорошему не хочешь?
— Ни по-какому не хочу. И не могу.
— Захочешь и сможешь.
— Это еще почему?
— А потому что если не захочешь и не сможешь, я тебя, жопника хренова, в ментовку сдам под вышку.
— За что же? — спокойно поинтересовался Викентий.
— Считаешь, что все шито-крыто?
— О чем ты, Колобок?
— Не понимаешь, значит. Сейчас объясню. Хунхуз тебя хомутал и оформлял, а я вел. Сечешь?
— Договаривай, Колобок.
— Я вас, сладкую парочку, до вашей берлоги провожал. Уехали двое, а вернулся ты один. Помнишь?
Викентий вдруг заплакал. Искренне. Слезы текли вдоль породистого крупного носа к углам рта. Там их подхватывал быстрый кончик тонкого языка. Но язык не успевал, и Викентий помогал ему тыльной стороной ладони.
— Волосатого вспомнил? — поиздевался Колобок. — Соскучился? Так навести его, навести! Он, землицей присыпанный, до сих пор в том овраге лежит. Правда, надо полагать, уже шкилетом стал.