Львы Аль-Рассана. Тигана (Кей) - страница 2

В это жаркое время дня в садах было пусто. Все те, кто еще оставался в увядающем великолепии Аль-Фонтаны, прятались в прохладе внутренних помещений. Они потягивали прохладные, сладкие вина или изящными, длинными зирианскими ложками вкушали шербеты, охлаждаемые в глубоких подвалах на снегу, доставленному с гор. Роскошь иной эпохи, предназначавшаяся совсем не тем мужчинам и женщинам, которые обитали здесь сейчас.

Погруженный в эти мысли, ибн Хайран бесшумно шагал через Апельсиновый Сад, потом миновал подковообразную арку, прошел в Миндальный Сад и, оставив позади следующую арку, вышел с Кипарисовый Сад, где стояло лишь одно высокое, прекрасное дерево, отражающееся в трех прудах. Каждый сад был меньше предыдущего, каждый ранил сердце своей красотой. Как сказал некогда поэт, дворец Аль-Фонтана был построен для того, чтобы ранить сердца.

В конце своего долгого пути Ибн Хайран подошел к Саду Желания, самому маленькому из всех и прекрасному, как драгоценный камень. И там, на парапете фонтана, в тихом одиночестве сидел Музафар в белых одеждах, как было заранее договорено.

Ибн Хайран поклонился еще под аркой, по глубоко укоренившейся привычке. Слепой старик не мог видеть его поклона. Через мгновение он двинулся вперед, медленно ступая, по тропинке, ведущей к фонтану.

— Аммар? — спросил Музафар, услышав его шаги. — Мне сказали, что ты придешь сюда. Это ты? Ты пришел, чтобы увести меня отсюда? Это ты, Аммар?

Так много можно было на это ответить.

— Это я, — сказал ибн Хайран, приближаясь. Он вынул из ножен кинжал. Голова старика внезапно дернулась вверх, так как он узнал этот звук. — Действительно, я пришел, чтобы освободить тебя из этого царства призраков и эха.

С этими словами он плавным движением всадил клинок по рукоять в сердце старика. Музафар не издал ни звука. Все было сделано быстро и уверенно. Ибн Хайран мог рассказать ваджи в их храмах, если когда-нибудь дойдет до этого, что обеспечил старику легкую смерть.

Он положил тело на парапет фонтана, расположив руки и ноги под белыми одеждами таким образом, чтобы мертвый старик выглядел как можно достойнее. Сполоснул клинок в фонтане, и хрустальные струи на несколько секунд стали красными. Согласно учению его народа, уходящему на многие сотни лет в глубину восточных пустынь, где зародилась вера ашаритов, убийство помазанника божьего — халифа — являлось преступлением, которое невозможно искупить. Он посмотрел на лежащего Музафара, на округлое, морщинистое лицо, нерешительное даже после смерти.

«Он не был истинным помазанником, — сказал Альмалик тогда, в Картаде. — Это все знают».