— Я домой пойду.
— Нет у тебя дома.
— Много вы знаете. Я с мамой.
— Ты без мамы.
— Это почему?
— С сумкой. Кто ходит с маминой сумкой и без мамы?
— Это сумка тети Веры.
— С сумкой тети Веры и без тети Веры, — охотно поправилась Жон. — И платье.
— А что платье? — одернула подол Таня.
— Видно: девочка сегодня спала в платье. Если девочка спит в том, в чем ходит, у девочки нет дома. И нет мамы.
Вот так Таня и осталась у Жон.
К вечеру все дети уже знали, что она — Таня. А она немедленно забыла и перепутала, кто есть кто. Маша, Витя, Лека, Юра, остальные…
К вечеру дом уже не удивлял ее половиками, ковриками, коврами. Хотя старика и старуху Жон называла папой и мамой, они были не ее родителями. Жон была женой их сына. А сын ушел на войну. Все четверо сыновей. От большой семьи у старика и старухи остались только Жон и ее дочка Ширин. «А потом нас благословил Аллах».
— Бог, что ли? — неприятно удивилась Таня.
Старики, подумала она, еще ладно. Они не умели даже читать и писать. Но Жон! Жон до сих пор казалась нормальной советской — современной и образованной женщиной. И вдруг на тебе: бог.
Бог надоумил старика выкладывать свежеиспеченные лепешки. С того дня в разоренный войной дом пошло богатство. Дети тощие. Дети озлобленные. Дети больные. Дети вшивые. Дети, ночевавшие под кустами. Отставшие от поездов. Эвакуированные. Сбежавшие из детдома. Потерявшиеся. Такие маленькие, что не знали, как их фамилия. Такие большие, что буркали «на фронте папка» и «умерла мамка», только чтобы не заплакать. Отучившиеся плакать.
В доме у старика они все заново учились и есть, и спать под одеялом, и плакать, и смеяться.
«Мы снова богаты!» — радовались старик и старуха. Детей у них теперь было много. Бог был щедр.
— Завтра абрикосы оборвем, мама, — повторила Жон по-русски. Старуха со стариком ушли к себе, а Жон с Ширин — к себе.
Тане приснился гражданин в сапожках. Он бормотал: «я все исправлю», «я честный» и «пуговичку только верните».
Сон был глупый и ни о чем. Но разбудил ее.
Она полежала. Потом выбралась из-под жаркого одеяла. На ней была белая длинная рубашка Жон. Она не спала в том, в чем ходила днем.
Таня вышла из сопящей комнаты во двор. Под босыми ступнями было тепло: земля еще не остыла после солнечного дня. Звезды были крупными, точно их только что перебрали и помыли. Тополя были вырезаны из черного бархата и наклеены прямо на небо — отчего оно уже казалось не черным, а темно-синим. Выстиранное старухой Танино платье висело привидением. Тихо не было: трещали цикады.
Таня постояла, чувствуя тепло — ступнями, руками, шеей.