— Как ваша фамилия? Ну-ка? Из какой вы больницы? Я в больницу вашу!.. — грозно возмутилась Луша. — Я…
Но что она собиралась сделать, осталось при ней. Врач дунул ей свой табачок в лицо. И Луша замерла с открытым ртом.
Бобка дернулся. И заорал. Забился в сведенных Лушиных руках. Но та была тверда, глуха и нема.
Захныкал в ящике Валя маленький.
— Шурка, Шурка, — подвывал Бобка.
— Вы, никак, Игната ищете? — обернулся к нему никакой не врач.
Бобка икнул и умолк. Валю маленького прорвало: «А-а-ау, а-а-а-ау, а-ау». Но Луша стояла посреди комнаты, как береза.
— Так вот же он.
Он распахнул занавеску. Коняга тоскливо глянул на окно. Махнул облезлым хвостом, как бы говоря: «Эх-эх».
— Сбежать от меня думал, дурак. Молчишь теперь? — обратился он к коняге. Тот в ответ только пожевал длинными замшевыми губами, тряхнул ушами. — Нечего сказать? Вот и молчи теперь. — Фух, — снова обратился он в комнату. — Наконец я вас нашел.
Врач глядел на коня, ворчал:
— Думал, пару трюков у меня подсмотрел — и сам с усами теперь. Бог весть сколько людей в зверей этот болван переметал, пока я его не нашел. А все из жалости! Дурак. В мире должен быть порядок. Сделал — получи. И жалеть их нечего. Лучше бы ты этому у меня научился! Болван.
И задернул занавеску.
Поморщился:
— Фу, как он орет. Уши закладывает.
Валя маленький визжал и визжал. Никто к нему не шел. Бобка прижимался к неживой Луше — обхватил, как будто она все еще могла его защитить. И только икал.
Визг Вали пробивался к Шурке сквозь тяжелое желе вокруг. «Кричит, — тупо ворочалась мысль. — Что же мама не идет? А Таня?» Шурке казалось, что Бобка и там, и там. Один — большой, как есть, и одновременно другой. Такой, каким был давно, когда мама, когда папа, когда Таня, когда в Ленинграде они были все.
— Бобка, — шептал он визгу младенца, но губы не шевелились.
Воздух был как смола — вязкий, густой. Застывающий. Шурка с лавки вставал, вставал, вставал, будто пробивая головой липкую толщу.
— Иду! — крикнул он. Но из груди вырвался только пузырек воздуха.
Врач подвинул стул. Сел. Притянул к себе Лушину кружку с чаем. Макнул губы.
— Тьфу, — скривился. — Ни в одном доме не получишь самого обычного чаю.
Заглянул:
— Что это у нее тут? Малиновый лист? Ладно.
Стал цедить, стараясь не обжечься.
Шурка поднял свинцовую ногу. Передвинул вперед. «Давай, — приказал другой ноге. — Пошла. Ну!»
— Напрасно, — заметил на это Серый между глотками. — Способность бояться человеку нужна. Для самосохранения.
Шурка волок ступни как два чугунных утюга. Наклонял тело. Выдирал руки. Одну, другую, снова первую, снова вторую. С каждым шагом казалось, что смола схватит руку, ногу и больше не отпустит. Серый наблюдал. Хмыкал. Покачал головой. Сказал: «Ай-ай-ай».