— Гав-гав, — нежно и с веселым удивлением повторяли они. — Гав-гав.
И только воспитательница не радовалась.
— Дети, дети, — суетилась, подскакивала она, еще больше похожая на курицу. А лицо сделалось жалким. Таня заглянула ей в глаза и все поняла.
— Дети, это мяу-мяу. Мяу-мяу!
— Мяу-мяу? — спросил кто-то из малышей. С интонацией: «Не может быть».
«Они никогда в жизни не видели кошек», — потрясенно поняла Таня. Все верно. За всю их маленькую жизнь ленинградцы успели съесть всех кошек.
— Мяу-мяу! — отчаянно убеждала воспитательница. — Мяу-мяу! — мяукала она.
Взрослая женщина стояла посреди улицы и громко мяукала. Но смешно не было.
Таня посмотрела ей в глаза. Подошла и потерлась грязноватым боком о ее ноги.
— Оружие! — обрадовался Ловец снов. — Небывалое! Чтобы всех! Вот это я понимаю! Мой человек!
Взял глаз. Сунул в рот. И проглотил.
Ответил на Бобкин немой вопрос:
— Так надежнее.
— А коробочка? Они там не разбегутся? — беспокоился Бобка. Коробочку отсюда видно не было.
— Я надеюсь, что разбегутся! На это весь мой расчет! — веселился Ловец снов.
Он уже не притворялся врачом. Был как есть — в серой шляпе с обвислыми полями.
Сунул два пальца в рот и свистнул.
Бобка замер.
Ничего не случилось.
— Ну вот. — Он махнул серым рукавом туда, где Бобка оставил спичечный коробок с жуками.
— Брехун! — бросился на него Бобка. И замер.
Сперва Бобка их услышал.
Грохнуло.
Потом опять.
Потом мир двинуло. Как будто небо поехало на сторону.
И тогда Бобка их увидел.
— Мамочка, — просипел Бобка без голоса. Уши тотчас перестали слышать. Мира больше не было — только каменный грохот.
Бобке показалось: Уральские горы — вставали.
Протягивались вперед ступни. С грохотом распрямлялись колени. Локти. Разгибались спины, хрустя занемевшими сяжками так, что с неба падали птицы. Поворачивались шеи. Отверзались пещеры глаз. Ущелья ртов. Смыкались с лязгом и размыкались жалва.
Гиганты потягивали ноги, руки. Как-то слишком много рук и ног.
Протянули. Встали. И Бобка разглядел. Не ноги — лапы. Колючие. У каждого шесть с одной стороны, шесть — с другой.
Бобка смотрел на них во все глаза. Жуки были чернее ужаса, чернее горя, чернее смерти.
— Кто нас звал?
Ловец снов не отвечал.
Да они и не его спрашивали.
Не его.
В окопе было тихо. Артиллерия врага молчала. От этого было так хорошо, так спокойно. Почти уютно.
Он достал губную гармошку. Щелкнул пальцами, выбивая табачные соринки. А сердце вдруг стянула такая тоска, какой он раньше не знал. Раньше ему бывало страшно, грустно, скучно, даже жутко. Но все это было не то. Такой тоски еще не было — тут не пой, тут вой.