Разговорился и дядя Яша. На полку к ним подсели двое военных — один с рыжеватыми усами, другой с перевязанной рукой.
— Нога как? — Выпустил изо рта сизый, вокруг самого себя переворачивающийся завиток. — А так, товарищи. Чистое везение.
— Ногу оттяпали, хорошенькое везение, — пробормотал усач.
А с верхней полки потянулся бдительный голосок:
— Это что вы имеете в виду, товарищ? Повезло, что с передовой вас списали?
Тот, с перевязанной рукой, неожиданно быстро сорвался с полки, вскочил, схватил здоровой рукой говорившего за грудки, притянул — так что голосок захрипел, заквохтал.
— А ну повтори! — встряхивал его перевязанный. — Повтори!
— Шутка, — прохрипел тот.
— Пошути мне еще. Шкура. — Толкнул его обратно на полку. Вагон смотрел одобрительно.
— Мина, — вновь заговорил дядя Яша. — Минометная. Нас обстреливали. Но дело не в этом. Стою. А мне в грудь — бац. Я повалился. И понял, что не ранен, не убит, а в меня — представляете — с лету врезалась птица.
— Бедная, — вздохнул кто-то. — Зверей почему-то особенно жалко.
— Видно, шугануло ее обстрелом. Заметалась.
— И тут уже повалились мины. Если б я не упал, если бы птицей меня не шарахнуло… И ногу не пришлось бы отнимать, а самому мне каюк бы был. Где я стоял только что — ровно там и бахнуло.
— Ишь ты.
— Повезло.
— Стечение судеб.
— А что за птица хоть? Большая?
— Вот такая примерно, — перехватил папиросу зубами и развел ладони дядя Яша. — Полоски тут, — показал на себе. — И тут.
— Кукушка, — вздохнул кто-то. — У нас в деревне кукушки как заведут свои песни.
Каждый вспомнил свою мирную жизнь.
— Есть произведение такое, старинное русское. «Слово о полку Игореве» называется. Там Ярославна, тоскуя, мечтает стать тоже кукушкой. «Обернусь я, бедная, кукушкой, по Дунаю-речке полечу и рукав с бобровою опушкой, наклонясь, в Каяле омочу».
— Зачем?
— Там возлюбленный ее, Игорь. Воюет.
— А.
— Кукуют — кому сколько жить осталось.
— У нас в деревне они часами кукуют.
— У вас в деревне, значит, долгожители, — рассмеялся кто-то. — И ты живой-здоровый вернешься, значит.
— Кукушка, — подтвердил дядя Яша.
Поезд начал постукивать все реже. Потом ткнулся, так что все накренились в одну сторону, а потом так же вместе откинулись в другую. И встал. Как ни в чем не бывало. Как будто приехать в Ленинград было обычнейшим делом.
Шурка чувствовал, что дрожит в своей куцей курточке.
Холодная ладонь легла в его. Он глянул. И чуть не выдернул руку. Это была Сара. Она и кукла смотрели прямо перед собой. Шурка сжал руку покрепче. А другой сам взял Бобку. Почувствовал, как Бобкины пальцы тотчас пожали его. И все, все простил.