– Вставай, – отец Макарий указал на таз, и Веронов встал в холодную воду на эмалированные цветы. Почувствовал, как внутри напряглась, набухла мускулами посторонняя плоть, распирая ребра.
Отец Макарий обратил лицо к свече, перекрестился и стал читать:
– Отче наш, сущий на небесах.
Веронов испытал страшную боль. Кто-то в нем прорывался сквозь кишки, отталкивал печень, сердце, пытался пролезть сквозь пах, застревая в бедрах. Кидался наверх, стремясь вырваться из горла. Внутри все бурлило, сворачивалось в клубки боли. Изо рта пошла жижа, закипела пена. Веронов захлебывался, выпучивал глаза, топтался в плещущей воде и кричал:
– Отпусти! Отпусти!
Священник молился:
– Да святится Имя Твое, да приидет царствие твое.
У Веронова хрустели кости. Он испытывал ужас, рычал и выл. Ему хотелось грызть зубами священника, грызть свечу, рвать на части стоящего рядом молодого монаха. Тот закрыл лицо и отвернулся.
– Да будет воля Твоя как на небе, так и на земле. Веронов валился на бок:
– Отпусти! Отпусти!
Отец Макарий повернулся к нему, и Веронов сквозь слезы увидел, как полыхают глаза священника. Они вращались в орбитах, словно тот взором выкручивал, вывинчивал из Веронова жуткий винт, словно пытался выдрать незримое корневище. Страшная морщина пролегла по его лбу. Он поднял крест, обратил его к Веронову. Голосом похожим на вопль воскликнул:
– Изыди!
Веронов слышал, как с треском распадается грудь, хлещет из разорванных сосудов кровь. Наружу, выпутываясь из кишок, выскакивал кто-то огромный, волосатый, похожий на гориллу. Горилла с ненавистью на него обернулась. Он рухнул, опрокинув таз, ударился о каменный пол.
Очнулся на лежаке. Над ним на церковной стене виднелась фреска. Георгий топтал конем и колол копьем кольчатую гидру.
– На-ка, выпей кагора, – отец Макарий поднес ему чашу. Веронов сделал несколько глотков теплого вина. Он был без сил, но это бессилие было сладким.
Утром он лежал, исцеленный, в прозрачном осеннем солнце, чувствуя блаженную слабость. Не было сил, но была чудная пустота. Каждая клеточка изнуренного тела напоминала крохотный сосуд, из которого утекла ядовитая капля, и теперь он наполнялся животворной влагой. Так лист дерева после долгой ночи впитывает в себя любимый свет, растет, блаженствует.
Веронов суеверно прислушивался к этой пустоте, боясь восполнить ее чем-нибудь случайным, никчемным. Он достал диск, на котором были записаны народные романсы из тех, что так любила напевать мама своим несильным трогательным голосом. И теперь эти романсы сочетали его с былой красотой, с драгоценным туманным прошлым, в котором витали родные лица, упоительные напевы, простые и вещие слова, и от них плакала и ликовала душа.