Черт, это ты его по больному. Теперь половина вечера пройдет в обиженном молчании.
– Воронцов, расслабься, в ней говорит женщина.
– Это еще что значит? – Ясна сорвала уши и швырнула их обратно в корзину.
– О, да ладно, я про выбор надежного партнера, который сможет защитить потомство. И нечего закатывать глаза, твоим инстинктам сотни тысяч лет, в то время как разуму – только десятки. А обществу потребления в разы меньше. Твои инстинкты против идеологии Воронцова, понимаешь? Неравный бой.
После универа я работал на выставке, представляя мамино агентство среди конкурентов, потел в узком черном костюме, коряво отвечал по-итальянски надушенным доннам и ждал, когда же доберусь до дома. Надо было готовиться к сессии, количество прогулов давало о себе знать. Воронцов пропускал лекции по субботам, умудрялся вызубрить одни предметы, но совершенно ничего не смыслил в других. Его избирательность не имела логики, предпочтения не ограничивались лишь гуманитарными дисциплинами, а провалы – точными. Скорее дело решал преподаватель. История русской архитектуры двадцатого века, которую нашептывал из угла аудитории старый бубнила в вытянутом свитере, приводила Воронцова в восторг, в то время как история архитектуры вообще, которую на протяжении долгого времени нам читал профессор с хорошо поставленной дикцией, он воспринимал как пытку. Скользкой темой оставался родственник декана. Я словно чувствовал, что история не закончится просто лишь обоюдной неприязнью и его придирками к Пете. Объяснить свое предчувствие я не мог, да и никто меня не спрашивал. Воронцов все так же усмехался, получая очередное замечание, но глаза его стекленели, наливались тупой ненавистью сломанного ребенка.
– Вы не сдадите экзамен, даже не надейтесь, – мазнув маслянистым взглядом по нашему столу, сказал препод, обращаясь к Воронцову.
– Сука, – так, что слышал один я, прошипел он в ответ.
– Подойди в перерыве и спроси, что это было. Ты не можешь не сдать экзамен. Это здесь все понимают.
После пары я схватил куртку и со всех ног побежал к метро – надо было успеть на мамину выставку, сегодня я работал последний день.
«Тварь назначила мне встречу после лекций», – пришло чуть позже в мессенджере.
К вечеру я забыл об этом. Поэтому телефонный звонок, оторвавший меня от книги, удивил.
– Выйдешь? – раздалось на том конце. Голос Воронцова вызвал какое-то неназванное чувство. Я почувствовал, что в горле сдавило и дернуло чуть ниже солнечного сплетения.
– Ты где? – И ежу было понятно, что он куда-то влип.
– У твоего дома.
– Так поднимайся! – удивленно сказал я.