– Кто его уволит? И с какой стати? Думаешь, никто ничего про него не знает? Он свой человек там. А на меня всем похеру.
– Выбрось эту жесть из башки. У тебя есть Ясна. Ты вообще о ней думаешь? Спи давай. – Я сжал его ледяную руку. Это был дружеский жест, даже какой-то братский. Я серьезно.
– Вали отсюда. Кто-нибудь утром зайдет и увидит.
Я вернулся на свой матрас. Мне снился охотничий нож и вкус крови во рту. Словно выворачивая меня наизнанку, предательски скрипел матрас. Я даже во сне понимал, что надо лежать смирно, но, наверное все равно двигался и ясно слышал резиновое скольжение голой руки возле уха. Лишь под утро провалился в глубокий сон.
В восемь Воронцов подскочил от музыки и несколько секунд тупо моргал, сидя на кровати. Лицо у него было помятое, бледное, губу здорово раздуло.
– Что это?
– Скрябин, «Поэма экстаза», – сонно ответил я.
– Как эстетски, блин! Я имел в виду, что это – будильник?
– Да. – Я протянул руку за телефоном, оркестр старался играть все громче, пока я промахивался и не мог отключить блокировку. Наконец «Поэма экстаза» прервалась, с экрана на меня взглянула черно-белая Рыбка, и на ее коже я разглядел свое отражение. Точнее, отражение чего-то коричнево-красного возле рта. Это была засохшая кровь.
Медленно повернулся к Воронцову и уставился на него снизу вверх, но тот уже намеревался сползти с кровати и, похоже, не мог въехать, где его вещи. Черт, я же забыл вынуть одежду после стирки. Естественно, она мокрым комом пролежала всю ночь в машинке. Эта мысль отвлекла меня, и через секунду я уже не понимал, как сформулировать вопрос про кровь на лице. Я лег одетым, одетым и проснулся – хотя бы это радовало. Но откуда взялись ощущения, будто матрас почти придавило к полу от удвоившейся тяжести и будто это вовсе не мои руки порождали тот омерзительный скрип? Офигенские сны, ничего не скажешь.
Я предложил Воронцову взять что-то из моих вещей. Он порылся в шкафу, выбрал старую голубую рубашку и ботанский свитер с елками.
– Я завтра верну.
– Если нравится, оставь себе. Я в этом выгляжу как задрот, а тебе нормально.
Что все-таки случилось под утро? Что?
– Ты ночью вставал? – не выдержал я, когда мы шли к метро. Был выходной, в центре мы встречались с Ясной и Тимуром.
– А ты не помнишь? Я открывал окно, пришлось лезть через тебя.
Это ничего не объясняло.
В моей одежде и с разбитой губой он выглядел так, будто его подкараулили старшеклассники и избили за гаражами за пятерку по алгебре. Ясна не разделяла моих ассоциаций. Они с Тимуром молча слушали признания Воронцова, бледнели, и на их лицах проступал ужас.