– Вот и не страшно. – Она повторяла свои действия и придерживала его голову. Вся вата окрасилась в бурый. – Разбито не так сильно, как я думала. Швы не понадобятся.
Глаза у Воронцова были закрыты, ресницы дрогнули. Я, к своему смущению, заметил, как по его щеке скатилась слеза. Безмолвная, изощренная, концентрированная боль. Я уже второй раз видел его плачущим. Мама почувствовала, наверное, что дело вовсе не в разбитой губе, но, конечно, даже и представить не могла, в чем именно. Она стерла ладонью мокрую дорожку, будто это было в порядке вещей, наклонилась и поцеловала его в макушку.
– Иди спать. До свадьбы заживет.
– Спасибо, – еле слышно ответил он и поплелся в мою комнату.
Я кинул его шмотки в стирку, надул себе матрас, а его уложил на кровать. Он свернулся, как эмбрион, его потряхивало.
– Холодно?
– Нет, просто дерьмово.
К середине ночи он успокоился и затих, я думал, заснул. Мне не спалось, прошибал холодный пот. Ночь всегда преподносит все в ином свете. Я пошел в кухню, заварил чай, скачал фильм про Босха. В голове ничего не укладывалось. История, рассказанная Воронцовым, казалась киношной байкой. Я все пытался вспомнить рожу препода, но помнил только неприятный взгляд, красные прожилки у висков и галстук, чересчур перетянувший шею. Надо ведь об этом кому-то рассказать. О домогательстве. Но что это даст? И кто защитит Воронцова да и других студентов? Вообще-то, никто.
Пора было вернуться в комнату.
– Воды? – Я сел на кровать и сунул Пете стакан. Если он выпил действительно много, утром будет подыхать – я уже слишком хорошо знал его.
Оказалось, что Воронцов не спит. Он перевернулся на спину и закрыл ладонями лицо.
– Я знаю, что бешу тебя.
– Ты меня не бесишь, – удивленно ответил я. Ночной разговор в таком духе ни до чего не доведет. В темноте это не совсем мы. Слишком уж «я» оторвано от тела.
– Не гони, это видно, – пробубнил он из-за ладоней.
– Ты сочиняешь.
– Презираешь меня. Ну признайся, тебе ведь мерзко. Ты все уже сказал тогда…
– Воронцов, забей, а? Я был пьян. Воды выпей. Все будет нормально.
– Не будет, – прошептал он хрипло, сделав несколько глотков. – Он сказал, что сгнобит меня. Он это сделает.
– И как он это сделает? – Надо кому-то рассказать. Надо обязательно рассказать. Мысль не давала покоя. Но выхода я пока не видел.
– Посмотрим. Это влиятельная тварь. Так что, думаю, мне недолго осталось радоваться.
– Заткнись, что ты несешь?
– Ты понимаешь, что, если он только подойдет ко мне… У меня все еще лежит нож, которым я мечтал запороть отчима.
– Ты совсем придурок? – Я повернул его к себе, на доли секунды потеряв способность дышать. Мне показалось, что он сказал это слишком громко. Что весь дом это слышал и теперь все знает. Как символично выйдет: мальчишка мечтал зарезать отчима, но вырос и всадил тот самый нож в жирный бок другого извращенца. Годный подарочек от тетки, ничего не скажешь. – Этого дебила просто уволят, и все забудется. Он не притронется к тебе.