Я должен настичь ее: это не папаха, это враг.
Я крепче сжимаю шашку — и вдруг все проваливается.
Ни бойцов, ни лошадей, ни папахи…
Рука больше не сжимает шашки.
Вокруг никого…
Но никакими усилиями мне не удается ослабить бег. Меня бросили и товарищи-бойцы и командир.
Я не сомневаюсь, что на дне бездны острые камни, и они разорвут в клочья мое тело.
Сколько времени продолжается этот стремительных полет? Минута, века?..
Я не знаю…
Сильно ударяюсь о что-то твердое…
Мне холодно. Я лежу в грязи. Все мое тело, все поры насквозь пропитаны грязью. Липкая, холодная, она пластами накатывается на грудь. Я задыхаюсь…
Хочется выть от тоски, громко вопить о спасении. Но из горла судорожно выталкиваются короткие лающие стоны.
Я пугаюсь их и умолкаю.
Черной тушью залито небо. Окружающие предметы принимают фантастические очертания. Безгласно и немо вокруг. Воспаленными глазами впиваюсь во мрак и начинаю явственно различать рядом с собой чьи-то до боли знакомые черты.
Кому может принадлежать это поросшее жесткой щетиной и залепленное бурой грязью лицо?
Странное оно и страшное. Я пытаюсь подняться, но острая боль иглой прошивает меня насквозь, и я остаюсь прикованным к месту.
— Может быть, ты враг, — повернись ко мне, я не боюсь тебя… Быть может, ты друг, — помоги…
Мои неслышно шевелящиеся губы не в состоянии произнести ни одного звука.
Неподвижная чернота ночи постепенно раздвигается. Я снова пытаюсь распознать лицо соседа. Мое внимание отвлекают вещи такие знакомые и вместе с тем простые, как штык или солдатский котелок.
Внезапная догадка молнией прорезает сознание: ведь это мертвая голова калмыка, а рядом с ней его великолепная черная папаха.
Мне больно. Больней, чем от ран…
Федька, ты нашел свое последнее пристанище в этом болоте!
Твоя несравненная папаха, украшение нашего эскадрона, больше не будет взвиваться над твоим непокорным чубом. Ты ею дорожил и гордился больше, чем своим вороным конем.
Когда, бывало, после сорокаверстных утомительных переходов мы на лету занимали сонные польские городишки, ты торопливо прилаживал к папахе пышный красный бант, горделиво озираясь по сторонам.
Ты победоносно прошел с нею Голодную степь, вместе с нею отыгрывался в кубанских плавнях, уберег от беспризорных на Воронежском вокзале и, простреленную петлюровскими гайдамаками в Киеве, сумел донести ее до места своего вечного успокоения на этом загаженном клочке земли.
Федька, я не хочу здесь лежать. Мне необходимо встать, не допустить поругания над твоим бездыханным телом. Ты был честным бойцом революции. Тебя надлежит схоронить с воинскими почестями и над могилой твоей насыпать высокий холм.