– С другой стороны, и место ведь удачное, – настаивал на своем Николай. – Рядом контора, где объект работает.
– Точно, из окна его рабочего кабинета памятник – как на ладони, – уточнил Сиддиков. – Даже сам сможет закладку тайника французами отследить, а вечером, в сумерки, идя домой, контейнер снять и метку о проведенной операции поставить.
– Тоже босиком? По воде? Как ты себе реально это представляешь? Ладно бы ранней весной или поздней осенью, когда фонтан не работает… А тут – разгар лета, – не унимался в своем скепсисе начальник. – Хотя…
Генерал взял бланк с текстом сводки оперативно-технического контроля и процитировал: «Кстати, нам очень понравилась ваша идея с использованием ребенка».
– Так вот же оно, объяснение! Все просто, как валенок! – Анатолий Борисович сам изумился собственному наитию – неожиданному, ясному и понятному. – В жару в этом фонтане тьма малышни барахтается, а у Коржика сын есть – шустрый малый. По наущению папаши запросто может контейнер изъять… Но вот как французы закладывать этот тайник будут, ума не приложу…
– Ладно, в конце концов, это не наша головная боль. Пусть французская разведка об этом печется. Наверняка у них какой-нибудь план имеется. Хотя нам, конечно, об этом тоже не мешало бы знать. Как-нибудь на досуге подумайте об этом…
Завершая мозговой штурм, генерал крепко, до хруста в суставах, пожал руки своим сослуживцам.
– Ну, умницы вы мои, была б моя воля, зарплату бы вам повысил. А так – чем могу…
– Значит, ничем…
– Что, генеральское рукопожатие уже ничего не значит? – съехидничал руководитель группы.
– Ну как же, товарищ генерал, – в тон ему продолжил Сиддиков, – теперь неделю руку мыть не буду. А с каждого, с кем поздороваюсь, червонец возьму – как-никак, отеческим теплом генеральской длани делюсь…
Глава 24
ДАИШ – страшнее гибели только рабство
Мохаммед уже давно потерял счет дням, неделям и даже месяцам. Поначалу он еще как-то пытался следить за временем, но даже это оказалось невыполнимой задачей. От непосильной работы – до ломоты в костях и шума в голове, – голода и побоев он утро путал с вечером, а поднятый на ноги ударом палки или просто пинком, спросонья не мог понять, день сейчас или ночь. Лишь иногда удавалось спросить у кого-нибудь число и день недели, но чаще всего в ответ на любой свой вопрос он получал зуботычину. Рядом уже давно не было никого из его паломнической группы. Кого-то убили, кого-то увезли в неизвестном направлении, кто-то умер от болезней, голода и непосильного труда. О женщинах он как-то услышал, что их сделали секс-рабынями, самых непокорных забили камнями, как последних шлюх, одна из несчастных повесилась.