Бывшие мясные лилитки из обслуживающей штаб хозяйственной роты сноровисто натянули шелковый тент, поставили под ним большой стол с самоваром тевтонской выделки и местной выпечкой, расставили вокруг удобные мягкие стулья для всех, кто будет присутствовать при этом странном разговоре, который должен будет изображать то ли допрос, то ли дипломатический прием. Патрикию Кириллу, как допрашиваемому, я сперва предполагал выделить простую некрашеную деревянную табуретку, но потом махнул рукой на все эти условности. Если мы не договоримся, то ему и табуретка покажется за высочайшее счастье, а если договоримся, то зачем же заранее обижать человека. Это было бы правильно, если бы все, как это водится у варварских вождей, сидели на деревянных скамьях, а в противном случае табуретка – это действительно перебор.
По здравому дополнительному размышлению я понял, что присутствовать при разговоре с посланцем Юстиниана должны были – я, моя супруга Елизавета Дмитриевна, отец Александр, Птица, а также Велизарий с Антониной. Птица хотела было вежливо отказаться, но я сказал, что кроме нее некому контролировать текущее психическое состояние пациента, а также ловить разумом те подсказки, что ненароком могут промелькнуть в его мозгу. Птица согласилась с моей правотой и пришла на встречу, правда, всем своим видом демонстрируя, что все это она делает лишь потому, что благодарна мне за все, что я сделал для нее и детей. Ну и пусть демонстрирует, главное, что дело она свое знает, и ни один момент в разговоре не окажется упущенным.
И вот когда все наши расселись на стульях, вместе со мной во главе стола, то привели патрикия Кирилла, напуганного и окончательно дезориентированного. Так уж получилось, что по дороге сюда тому на глаза сперва попалось несколько «Уралов», на которых по очереди обучались автовождению специально отобранные бывшие мясные лилитки, а потом – три воющих и свистящих турбинами Т-80, на которых учебную программу выполняли штатные механики-водители танкового полка, совсем незадолго до всех коллизий поступившие в него из учебных подразделений. Заниматься такими вещами в районе заброшенного города мира Содома мне казалось кощунством, а здесь, на степных просторах днепровского правобережья, было самым милым делом. Местные уже научились воспринимать эти железные чудовища как своих защитников, и теперь совсем их не пугаются, сколько бы шума и лязга те ни производили.
А стоит танкистам остановиться у какого-нибудь селища, чтобы попросить ледяной водички из колодца, как тут же стальную многотонную черепаху со всех сторон облепляет все немногочисленное население полуземлянок – как говорится и стар, и млад. Как правило, при этом одной водичкой из колодца дело не обходится – женщины подносят чумазым, в тавоте, защитникам парного молочка, а место воды во флагах занимает стоялый медок, и бороться с этим явлением бесполезно. Бороться можно только с неумеренным потреблением этого медка, а также с возникающими после оного склоками и дрязгами. Перевод в строительный батальон – достаточная угроза, чтобы держать парней в узде; кроме того, принявшие призыв бойцы сами по себе более дисциплинированны, чем обычные солдаты хоть советской, хоть российской армий, и хоть потребляют спиртосодержащий продукт, но в меру – вечером, опосля ужина. Тем более что после пары глотков такого медка даже бойцовые лилитки, не говоря уже о бывших мясных, кажутся писаными красавицами. Пора и тут устраивать вечерние танцульки под оркестр, а то без них нам будет трудно выстраивать единое культурное пространство, объединяющее и местных, и пришлых, и тем самым делать в этот народ инъекцию наших культуры и мышления.