Зарубин сел по-турецки, взял гитару в руки. Сразу со всех сторон девчонки стали просить исполнить ту или иную песню. Сначала играл всем известные, чтобы, так сказать, “разогреть” публику. Ему подпевали – это уже хорошо! Играл сначала только веселые или «подвижные» песни. Потом учителя, решив им не мешать своим присутствием, легли спать в палатку, назначив Диму старшим. Минут через двадцать появились четыре бутылки вина и пластиковые стаканчики. Валере тоже протянули стаканчик, но тот отказался – не любит это дело. А Братковский все-таки тяпнул. А еще через двадцать минут напарник Валеры уже сидел в обнимку с Ольгой Мораловой, а остальные расположились чуть дальше. Завораживающее зрелище – смотреть на пляску огня в костре. Зарубин начал играть “Дождь” Шевчука и смотрел сначала в огонь, не осмеливаясь поднять глаза, потому что напротив сидела Света. Потом он осмелился поднять свои очи — Пшенова смотрела на него. Наконец их глаза встретились, у парня в душе сразу образовалась целая гамма чувств, и тут же умудрился запнуться и сделать “петуха”, то есть фальшиво спеть. Для пацана уже ничего и никто не существовал больше, кроме Нее. Он играет и поет только для Нее. После того как их взгляды встретились, девушка тоже отвела глаза в сторону.
Валеру попросили сыграть что-нибудь “душевное” – обычный пьяный бабий лепет. Он понял, что пора “внедрять в массы свою продукцию”. Начал играть песню, которую совсем недавно сочинил:
Я вспоминаю лица тех, кто остался живой,
В той игре, что всегда называлась войной.
Тех, кто бесстрашно шагали в бой,
Тех, что гнали на убой.
Припев:
У войны не женское лицо,
Кому-то смерть, а кому-то повезло.
Парень, ты напрасно горевал,
Дома тебя тоже кто-то ждал.
Часто снятся мне друзья, с кем под одной шинелью спал,
С кем фронтовые двести грамм я в земля распивал.
Те, что бесстрашно шагали в бой,
Те, кого гнали на убой.
Припев.
Пока парень ее исполнял, решил понаблюдать за реакцией. Многие сидели с задумчивыми лицами, а некоторые тихонько шушукались. Когда песня закончилась, в течение минуты повисла тишина. Все продолжали сидеть или лежать на расстеленных матрацах. Потом кто-то выдохнул: “Класс!” – большего ему и не надо было. Но стало вдруг свежеть, и он прервался, чтобы одеть бушлат. Потом Зарубина попросили сыграть еще раз эту песню, а потом еще что-нибудь такого же плана. Ну что ж, он не против! И сыграл еще одну свою:
В наше бурное время нет проблем
Лишь у тех, кто лежат на столах.
Они спят не бузят, довольные всем,
Нацепив деревянный бушлат.
Отдыхают от жизни в могилах лежа