— Господь с тобою, крестясь, — ответила сотская, — конец света, должно быть, приходит!..
— Кто-то, говоришь, ходит?
— Конец света, глушман, приходит, — закричала сотская, — ототкни уши, а не то и умрешь, не зная, в чем дело; тополь у нас повалило!
— Ничего не разберу, — все-таки крестясь, прошептал сотский, — должно быть оттепель на дворе… в ушах моих гудит как в мельнице…
Сотский, конечно, ошибся, на дворе мороз крепчал с каждым часом, хаты неожиданно прохваченные холодом, начали трещать по углам, старые вербы стреляли точно из пистолетов, а в маленькие оконца, как уверяли многие червонцы, до утра кто-то постукивал костяными пальцами и положительно не давал крепко уснуть. Когда хорошенько рассвело и хозяева кое-как отгребли снег от своих дверей, занесенных почти до половины, удивительные вещи можно было услышать возле колодца. Бабы собрались там и стояли очень долго, засунувши руки в рукава длинных кожухов. Они качали головами, закутанными так, что только рот и кончик носа оказывались более открытыми. Тетка Лисавета уверяла и даже поклялась страшной клятвой, что в полночь к ней приходил под окно Запорожец. Очевидно, недоволен он был за то, что Одарку не дали ему забрать с собой.
— Перетревожилась я возле Одарки, сестрички мои, — громко рассказывала Лисавета, — и не могла заснуть… А тут, знаете сами, какая подхватилась буря… Только в полночь слышу я, сестрички, царапается что-то в окно… Перекрестилась я, смотрю, стоит уже мохнатое, серое… Так дух у меня захватило и скатилась я как качан на подушку…
— Будет ходить он, будет, умер без покаяния и без исповеди! — подтвердила кума Лисаветы.
— Не дай Бог, если появится у нас в селе упырь, начнет у детей сосать кровь и много народу переведет, — заметила одна из баб.
— О чем толкуете, бабы? — низким басом спросил бобыль Козаченко, человек одинокий, он должен был сам таскать себе воду. Все прозывали Козаченко ежом, потому что волосы у него на усах, бороде и голове торчали во все стороны как щетина. Узнавши, в чем дело, Козаченко сейчас же торжественно подтвердил все.
— Вы говорите, будет ходить Запорожец? — проревел он, — а я говорю он уже ходит… Вчера ночью я его, проклятого, хорошо видел, потащился с кладбища в своем саване… Собаки выли на него как на зверя!..
Довольный сильным впечатлением, произведенным на баб, Козаченко вскинул коромысло на плечо и ушел.
IV
Неутешно оплакивала Одарка своего несчастного Ивана. Неделя прошла, другая, а она все не приходила в себя и ходила как тень. Другие вдовы за такое время успокаивались совсем и не прочь были побалагурить с более красивыми парнями. Баба Клюиха, заходившая изредка к Одарке, по доброте своей души, разными способами старалась утешить молодицу.