Проект «Платон» (Соломатина) - страница 83

— Вы сами прекрасно знаете, что Фрейд был выдумщиком, а его рассуждения о человеческой психике имеют мало отношения к делу. Может, Фрейд и оказал большое влияние на литературу…

— Точнее — на литературную критику, — ехидно вставил Виддер. И тут же махнул: продолжай, продолжай!

— Но он не был настоящим учёным! Он не интересовался фактами!

— В общем, и я про оговорку лишь в контексте художественного свиста. Ты чего, Вань, завёлся-то?


Создатель умел так стремительно переключаться с холодности на самую горячую дружескую любовь и привязанность, что, казалось, в одном человеке не может сосуществовать тот взгляд, которым он встретил Ивана и тон, которым он всего лишь несколько минут спустя говорит своё «Вань, чего завёлся?». Но, тем не менее — вот он, этот человек. И то и то в нём настоящее, искреннее. И не в нём одном. Ещё и в Антоне такое же. Один Иван — дурак, а точнее сказать — несгибаемый дурак, — в этом мире окружающих его прытких пластичных талантливых близких. А между тем в смысле морали и нравственности он полагал себя куда лучше, нежели Создатель и Антон. Возможно, даже вместе взятые. Стыдился таких размышлений, корил себя за гордыню, но именно так и полагал.


— Простите, Илья Николаевич.

— Да можешь, можешь называть меня Создателем. Я же понимаю, что Митрофанов тебе разболтал. И ты так забавно теперь тормозишь перед моим именем-отчеством, проглатывая Создателя про себя. Это и не менее уважительно и намного короче, чем Илья Николаевич. К тому же мне всегда нравилась моя студенческая кличка.

— Простите, Создатель, — примирительно сказал Иван. — Я завёлся совсем немножко. То, чем я занимаюсь, внове для меня. И, сказать по правде, совсем не по мне. Мне не очень нравится общаться с довольно большим количеством незнакомых мне людей, целый день куда-то двигаться, я бы предпочёл больший покой.

— Тишину лаборатории, бессловесных тварей в виде мышей или обезьян, и прочие экспериментальные модели. Понимаю. Но человек, занимающийся вопросами пластичности мозга и сам должен быть пластичен. Ты не находишь?


Иван уныло кивнул. Возразить было нечего. А главное — незачем.


— Подытожим.


Создатель встал, немного походил по лаборатории, затем присел на край стола. Его манеры вдруг болезненно резанули Ивана. Нет, это был всё тот же Виддер, без которого он себя не помнил. Это были всё те же манеры то вальяжного сибарита, то вдруг резкого и жёсткого ответственного управленца. Но вдруг они стали что-то напоминать Ивану. Точнее — кого-то. Или: и что-то и кого-то. Он не мог нащупать, ощутить. Как бывает в полной темноте, когда ты знаешь и расположение и где что лежит, и вдруг знакомая полная темнота пугает — и ты лихорадочно включаешь свет. Точно так же Иван вдруг испытал приступ панического ужаса, зная и любя такого близкого и такого знакомого ему Создателя. С той лишь разницей, что не было никакой возможности «включить свет». Слава богу, паника была мимолётной, потому что Виддер заговорил: