На этот раз гитлеровский танк даже не стал сдавать назад: командир понял, что русский панцер безопасен. И выстрелил, едва только заряжающий впихнул в казенник новый унитар. Дульный срез KwK 37 полыхнул неяркой вспышкой, и «тридцатьчетверка», получив с четырех сотен метров очередной семикилограммовый подарок, тяжело вздрогнула, снаряд попал в люк мехвода, своротив массивную крышку. Осколок внутренней брони ударил повыше правого колена; резкий толчок все-таки сбросил ротного с сиденья, опрокинув на заряжающего. Шипя от острой боли, Серышев встретился взглядом с башнером:
– Степа, все, край! Уходи немедленно, я следом!
– Угу, вот прямо счас, – пробубнил товарищ, повторив недавно сказанные командиром слова, и подхватил Василия под мышки. Рывком подсадил, раненую ногу дернуло болью.
– Лезьте к люку, я пока пулемет сниму. Да не тормозите, тарщ лейтенант, давайте, пока нас добивать не стали!
Подивившись неслыханному раньше выражению – при чем тут тормозить? За фрикционами он, что ли, сидит? – Василий перевесился через закраину башенного люка и мешком сполз на крышу моторного отсека, откуда в буквальном смысле скатился на землю по наклонной кормовой броне. Раненое бедро болело, но пока вполне терпимо. Оттолкнувшись здоровой ногой от забитой грязью гусеницы, ротный торопливо пополз в сторону от танка.
Немец выпалил в третий раз, похоже, и на самом деле вознамерившись добить проклятого русского и окончательно наплевав на опасность угробить пленного.
Бум! Бдззынь!
«Степа… – отрешенно подумал Серышев, со второй попытки поднимаясь на ноги. – Ну чего возишься, собака эдакая? Убьют же».
– Степан!
– Да туточки я, не орите, тарщ лейтенант, – вывернулся откуда-то сбоку башнер. – Давайте подмогну, – закинув руку командира на плечо, потащил за собой. – Не снял я пулемет, уж извините. Почти успел, так этот гад снова по нам долбанул, чудом меня не прибил.
– А танк? – вспомнил ротный, сжав зубы, терпя боль в раненой ноге. – Заминировал?
– Зачем? – зло выплюнул Анисимов. – Фриц за нас и так все сделал, оглянитесь, вон…
Повернув голову, Серышев увидел вырывающиеся из башенного люка клубы дыма, пока еще темно-серого, но чернеющего буквально на глазах.
– А гранаты я так на боеукладке и оставил. Уж не знаю, что раньше рванет, но что рванет – точно, – пояснил башнер. – И нехай потом, как остаток бэка ахнет да соляр прогорит, ищут, что там от ихнего Гудериана осталось! Знаю, что вас перевязать нужно, но пока никак не получится, потерпите малехо. Вот подальше отойдем, там уж и остановимся, бинты у нас имеются, я всю танковую аптечку в сидор запихнул…