.
— Эта ветчина явно переварена, — сказал полковник. — И куда запропастился Майк?
— Он попросил подать кофе к себе в комнату. Ты должен признать, они идеально друг другу подходят.
— И к тому же плохо нарезана! Кто?
— Майк и Ирма Леопольд, конечно.
— Подходят для чего? Для продолжения рода?
— Не будь таким вульгарным. Я видела, как они вчера гуляли у озера… У тебя что нет сердца?
— Какое отношение моё сердце имеет к переваренной ветчине?
— Да оставь ты в покое эту ветчину! Ты что не понимаешь, я пытаюсь сказать, что сегодня у нас обедает маленькая наследница!
Для Фитцхьюбертов, подача вкусной еды в столовой в строго отведённое время на огромных подносах представляла священный ритуал, служивший для обозначения и упорядочивания их праздных, и в противном случае, лишенных всяких очертаний дней. Одновременно с ударом в горничной в индийский гонг в передней, нечто вроде гастрономических часов в желудке Фитцхьюберта внутренне провозглашало надлежащий час.
— После обеда я собираюсь немного вздремнуть, дорогая… Выпьем чай на веранде в четверть четвёртого… И скажи Альберту приготовить к пяти повозку.
Обед в «Лейк Вью» подавали ровно в час. Ирма, предупреждённая племянником, о том, что непунктуальность считается главных грехом гостя, поправила на крыльце малиновый пояс и взглянула на маленькие бриллиантовые часики. Туман наконец рассеялся и превратился в паркий желтый свет, в котором фасад виллы под вьющимся диким виноградом казался удивительно ненастоящим. Майка нигде не было, и она направилась к менее неприступному входу со стороны веранды. На звонок вышла горничная. В тёмном выложенном плиткой коридоре, голова скорбного лося возвышалась над стопками шляп, шапок, пиджаков, теннисных ракеток, зонтов, вуалей от мух, панам и тростей. В гостиной с видом на озеро, сам воздух, тяжёлый от аромата французских роз в серебряных вазах, казался розовым. Окруженная такими же розовыми шелковыми подушками, миссис Фитцхьюберт поднялась с розовой софы поприветствовать гостью.
— Мужчины сейчас подойдут. А вот и мой муж, идёт прямо через переднюю в ботинках, перемазанных глиной с розария.
Ирма, видевшая закат на Маттерхорне[16] и восход луны в Тадж-Махале, искренне воскликнула, что сад полковника — самое прекрасное место, которое ей довелось видеть.
— С хорошего ковра глину очень трудно отчистить, — сказала миссис Фитцхьюберт. — Скоро у тебя будет свой и ты всё поймешь, дорогая.
Девушка, бесспорно, была красавицей и с умением носила своё обманчиво простое платье. Шляпка из итальянской соломки с малиновыми лентами вероятно из Парижа.