— Ничего.
— Ничего?
— Вы меня слышали! Ничего не скажем.
— Вы меня поражаете! Их следовало бы высечь.
— Во французском языке есть слово, которое вам подходит à merveille[23], Дора Ламли. Malheureusement[24], порядочные люди его не используют.
Желтые щеки покраснели.
— Как вы смеете со мной так разговаривать? Как вы смеете! Я сама сообщу обо всём этом непотребстве миссис Эпплъярд. Этим же вечером.
Диана де Пуатье взяла с пола булаву.
— Видите это? У меня очень сильные запястья, мисс Ламли. Прежде чем покинуть эту комнату, вы дадите мне обещание, что ни слова не скажете о произошедшем днём… Или я вас очень сильно ударю. И никто не заподозрит французскую воспитательницу. Вы меня поняли?
— Вас нельзя подпускать к невинными девочками.
— Согласна. Меня воспитывали, ожидая чего-то более интересного. Alors! C’est la vie.[25] Вы обещаете?
С отчаяньем глядя на закрытую дверь, Дора Ламли решила, что излишняя лихость — это слишком для её уставшей спины и слабого дыханья. Француженка лениво покачивала булавой.
— Я говорю совершенно серьёзно, мисс Ламли, хотя и не собираюсь вам объяснять причины.
— Обещаю, — выдохнула та, затрясшись и побелев, когда Мадмуазель спокойно положила булаву груду других.
— Господь милосердный! Что это за звук?
Из дальнего угла комнаты, теперь почти охваченного темнотой, раздался резкий крик. Мисс Ламли, от волнений пренеприятного дня, забыла отстегнуть кожаные ремни, которыми привязала малышку Сару к горизонтальной доске.
Можно лишь догадываться, были ли описанные события в конечном итоге доведены до сведения миссис Эпплъярд. Маловероятно, что при определённых обстоятельствах Дора Ламли нарушила обещание, данное Мадмуазель. В тот же вечер, во время ужина, на котором по своему любимому обыкновению восседала директриса, ученицы вели себя тихо и послушно, хотя и не проявляли особого аппетита. Установилась небольшая отрывочная беседа, и, насколько могла судить Диана де Пуатье, не происходило ничего необычного, кроме отсутствия из-за головной боли Сары Вейбурн и Эдит Хортон, жалующейся мисс Ламли на небольшую невралгию на правой щеке. Эдит предположила, что её продуло в гимнастическом зале.
— В гимнастическом зале часто сквозит, — согласилась Мадмуазель со своей стороны стола.
Директриса, мрачно атакующая котлету из ягнёнка на противоположном конце, вполне могла стать умелым расчленителем акул-людоедов. Однако, её ждала рыба покрупнее: котлета была не более чем символом внутреннего конфликта, касающегося двух писем — одного от мистера Леопольда и второго от отца Миранды, — по-прежнему лежавших на её столе без ответа. Но она считала необходимым, в целях поддержания боевого духа продолжать поддерживать разговор и заставила себя спросить сидевшую по правую руку Розамунд, на корабле какой компании отправится Ирма Леопольд в Англию?