— Считаешь, что меня ведут?
— Во всяком случае, опасаюсь.
— Считаешь, что я от них не уйду?
— Не считаю. Но зачем вам лишние хлопоты?
— Тоже верно. Еще задания будут?
Сырцов поднялся, пометался по бункеру и горько признался:
— Мне ужасно стыдно, Роман Суренович, что я затрудняю жизнь занятого и, извините, уже не очень молодого человека…
Вот тут нетрезвый Казарян дал волю армянскому темпераменту:
— Ты — идиот! Тебя гонят, тебя достают, тебя вот-вот, в любую минуту, могут застрелить как собаку! — Казарян перевел дыхание и передразнил горестного Сырцова: — «Затрудняю жизнь занятого и немолодого человека». Конечно, затрудняешь! И будешь затруднять до тех пор, пока мы все общими усилиями не ликвидируем опасность, угрожающую твоей жизни. Ты мне очень дорог, Жорик, а Санька любит тебя как сына. Так что затрудняй. Чем еще можешь затруднить?
— Простите меня, — прошептал сентиментальный в солидной алкоголической расслабке Сырцов.
— Слезу смахни, — посоветовал довольный Казарян. — Ну, что еще?
— С Дедом бы посоветоваться… — тоскливо помечтал Сырцов.
Он мучительно стеснялся своей полупотенции до процесса, во время процесса и после него. Когда все закончилось, он, поспешно натянув штаны, с облегчением прикрыл срам, не доставивший, как он справедливо полагал, особого удовольствия партнерше.
Она же уже стояла у любимого своего окна во всю стену, снисходительно любуясь среднерусской природой. Такому бы окну — красоты Лазурного берега. Ан нет. Наконец она обернулась и удивилась:
— Ты уже в портках?
— Спешу, Светлана, — кое-как объяснил он свою мобильность.
— Всегда и во всем спешишь, — заметила она двусмысленно и, прихватив тряпицы легких своих одежд, удалилась в ванную комнату.
Он минут десять слушал еле слышимое шипенье душа, неопределенно и криво улыбаясь своим мыслям. Спохватился, оделся по всей форме. Как раз к выходу Венеры из бодусановой пены. Увидел ее в дверях, издали совсем молоденькую, спросил с подвыванием:
— Зачем тебе любовник на шестом десятке, Светлана?
— Для коллекции, Витольд, — ответила она, усаживаясь на пуфик и закуривая. Теперь он стоял у окна и смотрел на зелень травы.
— А если серьезно? — потребовал настоящего ответа Витольд.
— Ты мне нужен ручным, — лаконично закрыла тему Светлана и предложила: — Выпить хочешь?
— Не знаю, — механически ответил Витольд.
— А я выпью, — решила она, сломала в пепельнице сигарету и, поднявшись, распорядилась: — Пойдем.
Смежно со спальней существовал кабинет-будуар, переход в который был для Витольда неимоверным счастьем: общение у письменного стола привлекало его больше, чем общение в койке. Уж здесь-то он не потерпит поражения. Он сел в кресло у журнального столика, а она подкатила к дивану стеклянное сооружение с колесиками, на котором расположились бутылки «Метаксы», два бокала и коллекционное фарфоровое блюдо с фисташками. Разглядывая конструктивистскую роспись блюда, Витольд раздумчиво высказался: