— А жаль. В этих усиках ты, Жора, на кумира нашей юности — Кларка Гейбла — похож. Вы, молодые, и знать-то его не знаете.
— Как так не знаем? — возмутилась Ксения. — А «Унесенные ветром»? — и выступила на защиту Любы: — Только, по-моему, Жора на Гейбла не похож. Он, когда без усов, скорее на Сигала смахивает.
— Сигала помню, а Сигела — нет, — признался Казарян лукаво.
— Сигел — это с косичкой который, — простодушно напомнил ему Смирнов.
— Да все Роман Суренович знает! — догадалась реактивная Люба. — Он у нас такой молодой, такой молодой!
Казарян с опаской покосился на бойкую девицу и поинтересовался:
— Опять будешь вспоминать, как я тебя за жопу трогал?
* * *
… Когда после шестой или седьмой (точно уже никто не помнил) Смирнов, Спиридонов и Казарян как бы в шутку, а на самом деле всерьез, душевно, тихонечко и ладно запели «Дороги», Лидия Сергеевна негромко предложила дамам:
— Пусть мужики здесь порезвятся, а мы на террасе посплетничаем.
Дамы, зная, что Лидия Сергеевна просто так ничего не делает, покорно встали. На террасе, рассаживаясь по ивовым стульям и креслам, они непроизвольно слушали отчетливые слова песни, глухо доносившейся из столовой.
Выстрел грянет.
Ворон кружит.
Мой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
А дорога дальше мчится,
Пылится, клубится,
А кругом земля дымится,
Родная земля.
Эх, дороги,
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Притихли дамы. До слез жалко было мужиков. Ксения осторожно спросила:
— Лидия Сергеевна, долго еще Георгию мыкаться?
— Бог его знает. Будем надеяться, что недолго, — честно ответила Лидия Сергеевна.
— Опять они в кровавую кашу полезли, — обреченно констатировала Варвара Владимировна.
У Любы вдруг задергались губы, она трижды судорожно вздохнула и тихо заплакала. Все замерли, притихли, а она, склонившись, подолом легкой юбки утирала и утирала беспрерывные слезы. Дав ей выплакаться, Ксения подошла, обняла, прижалась щекой к мокрой Любиной щеке. В последний раз всхлипнув, Люба отчаянно поделилась своей догадкой:
— Это они о нем. «Мой дружок в бурьяне неживой лежит».
— Ты — идиотка, — убежденно сказала Ксения. — Твой дружок не в бурьяне лежит, а в столовой трескает водку. Со временем, может, и ляжет. С перепоя.
— Всегда-то ты утешишь, подружка! — Люба в последний раз вытерла подолом глаза и лучезарно улыбнулась. В столовой пели:
Ах, Соня, Сонечка, стели свои перины,
Облей духами пышную кровать.
Ведь ты сегодня справляешь аманины,
И вся Одесса должна об этом знать.
— И об этом поплачь, — посоветовала Ксения. — Сонечка-то для твоего Жорки перины стелет.