Он придвинул стул к бюро Валентины. Здесь он нашел все, что требовалось для письма. Бенедикт зажег ночник, задернул полог постели, чтобы не видеть больше Валентину и найти в себе силы сказать ей последнее прости. Закрыв дверь на задвижку, чтобы его не застали врасплох, он стал писать письмо:
«Сейчас два часа ночи, и я здесь один с Вами, Валентина, один в Вашей спальне, я полный Ваш властелин, каким никогда не будет Ваш муж, ибо Вы сказали мне, что любите меня, Вы призывали меня в тайнах Ваших снов, Вы отвечали на мои ласки, Вы сделали меня, сами того не желая, самым счастливым и самым несчастным из людей. И однако, Валентина, я не переставал почитать Вас, даже находясь в страшном бреду, заглушавшем все человеческие чувства. Вы по-прежнему чисты и священны для меня, и Вы можете встать поутру, не заливаясь краской стыда. О Валентина, видно, я действительно слишком люблю Вас!
Но как ни горестно и неполно было мое счастье, я обязан заплатить за него моею жизнью. После тех часов, что я, коленопреклоненный, провел возле Вас, прильнув устами к Вашей руке, к Вашим кудрям, к краю легкой одежды, почти не скрывавшей Вашей красы, я не могу прожить более ни одного дня. После неземных восторгов я не смогу вернуться к обычной жизни, к ненавистной жизни, что я вынужден буду отселе влачить вдали от Вас. Успокойтесь, Валентина: человек, который в мечтах обладал Вами нынче ночью, не увидит восхода солнца.
Не прими я заранее это неотвратимое решение, разве нашел бы я мужество проникнуть сюда и мечтать о счастье? Разве осмелился бы я любоваться Вами и с Вами говорить, хотя бы даже во время Вашего сна? Всей крови моей не хватит оплатить милость судьбы, подарившей мне такие мгновения.
Вы должны знать все, Валентина. Я пришел сюда с целью убить Вашего мужа. Когда же он ускользнул от меня, я решил убить Вас и себя. Не бойтесь; когда Вы будете читать эти строки, сердце мое уже перестанет биться, но этой ночью, Валентина, в тот самый миг, когда Вы открыли мне свои объятия, заряженный пистолет был рядом с Вашим виском.
Однако мне не хватило мужества, да и не хватит его. Если бы я мог убить одним выстрелом Вас и себя, это бы уже свершилось, но ведь мне пришлось бы видеть Ваши муки, видеть, как хлещет у Вас из раны кровь, видеть, как Ваша душа борется со смертью, и пусть бы зрелище это длилось всего секунду, секунда эта вместила бы в себя больше страданий, нежели вся моя жизнь.
Живите, и пусть также живет Ваш муж! Жизнь, которую я ему дарю, дар еще больший, нежели преклонение, которое лишило меня сил еще минуту тому назад, когда я умирал от желания у Вашей постели. Мне гораздо труднее было победить свою любовь, чем отказаться от мысли удовлетворить свою ненависть, и удерживает меня то, что смерть его может обесчестить Вас. Засвидетельствовать перед всем светом мою ревность – значит открыть людям также и Вашу любовь, ибо Вы любите меня, Валентина. Вы сами недавно сказали мне об этом вопреки своей воле. И когда вчера вечером Вы рыдали на лугу в моих объятиях, разве это тоже не было свидетельством любви?