Бенедикт перебрал в уме тысячи самых нелепых планов. Последний, на котором он остановился и который принес ему некоторое умиротворение, сводился к тому, чтобы еще раз увидеть Валентину, прежде чем навеки проститься с ней, ведь он тешил себя мыслью, что любовь его пройдет, как только господин де Лансак станет ее мужем. Он надеялся, что Валентина успокоит его и утешит добрым словом или исцелит его целомудренностью отказа.
Вот что он написал ей:
«Мадемуазель,
Я Ваш друг до гробовой доски, Вы сами это знаете, Вы называли меня братом, Вы запечатлели на моем челе священное свидетельство Вашего уважения и доверия. Тем самым Вы позволили мне надеяться, что я найду у Вас совет и поддержку в трудные минуты моей жизни. Я чудовищно несчастлив, мне необходимо увидеть Вас хотя бы на один миг, почерпнуть мужество у Вас, которая сильнее и бесконечно выше меня. Я не мыслю себе, что Вы откажете в этой милости. Мне известно Ваше великодушие, Ваше презрение к глупым условностям света и опасностям, когда речь идет о добром деле. Я видел Вас с Луизой, я знаю: Вы все можете. Именем дружбы, столь же святой, столь же чистой, как дружба Луизы, коленопреклоненно заклинаю Вас прийти сегодня вечером на луг.
Бенедикт».
Валентина любила Бенедикта и не могла устоять против его просьбы. Первая любовь всегда столь невинна, что даже не подозревает опасных последствий. Валентина запрещала себе думать об истинной причине горя Бенедикта. Она знала, что он несчастлив, и готова была объяснить это самыми невероятными невзгодами, лишь бы не назвать ту, что угнетала его в действительности. Даже самая чистая совесть сбивается на ложные, извилистые тропы! Как может столь впечатлительная женщина, вступившая на суровый, немыслимо трудный путь долга, как может она не входить ежечасно в сделку с требованиями этого долга? Валентина без труда нашла немало причин, объясняющих горе Бенедикта, и уверила себя, что она-то здесь ни при чем. Не раз Луиза говорила ей, особенно в последнее время, как огорчают ее печаль юноши и его беспечность в отношении будущего; говорила Луиза также о том, что в скором времени ему придется покинуть дом Лери, и Валентина убедила себя, будто Бенедикт, одинокий, без всякого состояния и поддержки, нуждается в ее покровительстве и советах.
Уйти из дома накануне свадьбы было нелегким делом еще и потому, что господин де Лансак буквально осаждал невесту своим вниманием и заботой. Однако Валентина умолила кормилицу говорить всем, кто спросит, что она уже легла; сама же, не желая терять времени, а на самом деле боясь раздумать, так как начинала пугаться своей решимости, быстрым шагом пересекла луг. Наступило полнолуние, и вокруг было светло как днем.