— Скрябина? Александровна? Так вы — дочь?
— Да, его дочь.
— Здорово! Во, как бывает. Какая встреча. Я не забуду. Но причем здесь кнут? И почему Сарра? Впрочем, это не мое дело.
— Я не делаю из этого тайны. Я пишу, вернее, писала стихи. А имя отца слишком ко многому обязывало. Выбирая псевдоним, я прикрылась именем мужа. Его зовут Довид Кнут. Он поэт. В отличие от меня, настоящий. Ну а Сарра — это уже для красоты и экзотики.
— А где сейчас ваш муж?
— Довид сейчас в Париже. В подполье.
— Понятно. И давно вы во Франции?
— С восемнадцатого года. Мне тогда четырнадцати не было. Но Россию помню. Больше всего Москву. Арбат, Пречистенку. Если бы вы знали, как хочется в Москву. Ну и в Питер, конечно. Вот кончится война — может быть, получится съездить.
— Почему бы нет.
— А вы откуда родом?
— Я из поморов. Холмогоры, помните такое название?
— Смеетесь?
— Но учился и жил до войны в Ленинграде.
— Как Ломоносов. Вы случайно не физик для полноты сходства?
— Именно. Физик Правда, односторонний. Мозаикой не занимаюсь, стихов не сочиняю. Но люблю и слушаю с удовольствием. Прочтите что-нибудь свое.
— Момент не слишком располагает к поэзии.
— Хотя бы немного, Ариадна Александровна. Сарра! Несколько строк.
— Ну что ж… Вы первый человек оттуда, который услышит мои стихи.
И она негромким, но внятным низким голосом произнесла, почти пропела:
Московская земля.
Реюг излучина.
А в памяти гудят колокола.
С какою силой я сегодня поняла —
Судьба и время неразлучными знаем все,
Мы помним всех,
То время боли и утех,
И голосов ушедших смех,
И расколовшийся орех.
Я помню все —
Над черною Невою
Ни плача больше нет,
Нивою.
Все отрыдало тут.
И пусть они уйдут.
Они уйдут —
Блаженны и спокойны,
Все пережив —
И пропасти, и войны.
Все отыграло тут,
И черная вода
Все унесла.
Без слез и без следа.
Все отгорело здесь,
И черная вода
Все унесла.
Без мук и без стыда.
Тревожный сон, рассвет и мгла.
И снова Кремль, седые стены.
Однако как Земля кругла!
Смешно, шаг влево — берег Сены.
Идет девчонка по Арбату,
Неслышно шепчут тополя.
Идет легко, навстречу брату —
На Елисейские Поля…
— Слушайте, — она внезапно взглянула Дятлову в глаза, — это какая-то ерунда. Тополя почему-то. Откуда? Это я, видимо, у Довида стащила. — И она замолчала.
Дятлов протестующе поднял руку.
— Давайте-ка я вам лучше прочту что-нибудь из мужа. Это действительно поэзия.
Запрокинув голову, она начала почти шепотом:
Я не умру. И разве может быть,
Чтоб без меня в ликующем пространстве
Земля чертила огненную нить
Бессмысленного, радостного странствия.
Не может быть, чтоб без меня земля,
Катясь в мирах, цвела и отцветала,