– Как Чумной? – поинтересовался Бринкер, входя.
– Да, – подхватил Финеас, – я тоже хотел об этом спросить.
– Чумной? Ну, он… он в отпуске. – Однако собственное отвращение к тому, что я вводил людей в заблуждение, уже не давало мне покоя. – По правде говоря, он в самоволке, просто удрал.
– Чумной?! – одновременно воскликнули оба.
– Да. – Я пожал плечами. – Чумной. Он больше не тот крольчонок, которого мы знали.
– Никто не может так измениться, – сказал Бринкер своим недавно приобретенным безапелляционным тоном.
– Бьюсь об заклад, что ему просто не понравилось в армии, – сказал Финни. – Да и чему там нравиться? Какой в ней смысл?
– Финеас, – с достоинством произнес Бринкер, – пожалуйста, избавь нас на этот раз от своих инфантильных лекций о международном положении. – И, обращаясь ко мне, добавил: – Ему просто было страшно там оставаться, да?
Я прищурился, как будто глубоко задумался над ответом, и наконец сказал:
– Да, думаю, можно и так сказать.
– Он запаниковал.
Эту реплику я оставил без ответа.
– У него, наверное, крыша съехала, если он это сделал, – энергично заявил Бринкер. – Держу пари, он просто спятил, да? Вот что случилось. Чумной обнаружил, что армия – это для него слишком. Я слышал о таких парнях. Наступает момент, когда они утром не встают с постели вместе со всеми, а просто лежат и плачут. Спорим, что с Чумным произошло нечто подобное. – Он посмотрел на меня. – Я прав?
– Да. Прав.
Бринкер так энергично, с таким энтузиазмом добивался правды, что я выдал ее ему без особых колебаний. И как только Бринкер ее получил, он разразился причитаниями:
– Черт бы меня побрал! Будь я проклят! Старина Чумной. Тихий добрый Чумной. Безответный старина Чумной из Вермонта. Он же совершенно не приспособлен ни к какой борьбе. Должен же был кто-то понять это, когда он собрался записываться в армию. Бедняга Чумной. Как он себя ведет?
– Много плачет.
– О господи. Что за напасть на наш класс! Еще и июнь не наступил, а у нас уже двое вне игры.
– Двое?
Бринкер на секунду замялся.
– Ну, еще же Финни.
– Да, – согласился Финни своим самым глубоким и самым музыкальным голосом, – еще и я.
– Финни не вне игры, – сказал я.
– Конечно, вне.
– Да, я вне игры, – подтвердил Финни.
– Было бы вне чего быть! – Я постарался, чтобы выражение моего лица соответствовало задушевности голоса. – Это же не война, а просто жульничество, сварганенное старичьем… – Произнося свою тираду, я не сводил глаз с Финни, но у меня быстро кончился заряд. Я ожидал, что он подхватит мои слова, привычно развернет историю о государственных деятелях-заговорщиках и обманутой публике, повторит свою знаменитую шутку, поддаст миру под зад. Но он сидел, упершись локтями в колени и глядя в пол. Потом он поднял свои широко расставленные глаза, улыбка вспыхнула и тут же потухла на его лице, и он тихо пробормотал: