Игуменья Вера промолвила скорбно:
— Гляжу — и сердце кровью обливается. Чистые варвары! Азиаты! Быть может, пока я здесь, и мой монастырь во Львове эти антихристы под военную часть заняли? Какой они формации?
— Наверное, энкавэдисты! — сказала Иванна.
— Инженерно-технические части,—тоном осведомленного человека поправил невесту Герета.— Строят укрепления вдоль границы, аж до Полесских лесов. Целые села мобилизованы, возят к ним камень, цемент, железо. Каждый их дот на шесть-семь этажей под землю уходит. Батальон может в нем разместиться.
— Неужели целый батальон? — удивился адвокат Гудим-Левкович.— Я служил в Перемышле в первую мировую войну, и даже его форты не могли вместить такого количества солдат. А ведь Перемышль был первоклассной крепостью тех времен!
— Мне известно точно: батальон!—упрямо сказал Герета.
— С Гитлером договор, а границу укрепляют. Чудеса! Ради чего, спрашивается? — усмехнулась игуменья.
Герета не без иронии заметил:
— Мать игуменья думает, что Гитлер всерьез придает значение договору с этими безбожниками? А для чего немцы войска к Сану подтягивают?
— Поскорее бы разуверился! Дай господи! — Игуменья перекрестилась.
Вошедший Ставничий покосился на нее.
— Панове, не забывайте: тут о политике не говорят. Особенно сейчас, когда у стен — уши... А к столу пригласить придется. Неудобно все же — квартирант...— Он развел руками.
Ставничий поднялся в комнату к капитану и поклонился:
— У нас маленькое семейное торжество. Милости прошу к скромному столу. Все будут рады видеть вас, граждане командиры... Простите, я не разбираюсь в званиях.
— Да это не важно,—улыбнулся Журженко, застегивая ворот гимнастерки.—Зовите меня просто Иван Тихонович. А старший лейтенант Зубарь — Николай Андреевич.
Когда они вслед за священником вошли в светлицу, капитану освободили место между адвокатом Гудим-Левковичем и стареньким дьячком. Зубарь сел рядом сЮлькой, и та сразу принялась угощать его.
Словоохотливый Гудим-Левкович занялся капитаном и, пододвигая к нему бутылку с вишневой наливкой, сказал:
— Мы с вами почти коллеги, капитан. На заре юных лет я был ротмистром. Правда, служил в драгунах, сперва здесь, в Перемышле, потом в Бродах.
— Вы служили в царской армии? — спросил Журженко.
— В царской, да не в русской,— засуетился Гудим-Левкович.— Броды ведь тогда Австро-Венгрии принадлежали, а я служил ротмистром тяжелой кавалерии его императорского величества Франца-Иосифа... Был такой грех! Ха-ха-ха! В русский плен попал в таком звании, а ваша революция из плена меня освободила. Бывают такие камуфлеты!