Герета не зря выбрал именно это место и дневной час для тайной встречи с тем, кто мог изменить его судьбу и спасти будущее благополучие. На плечи Гереты был небрежно накинут светло-синий пиджак из английского твида. Светло-серые брюки, сшитые у модного портного, были не так широки, как у многих приезжих с востока, а его спортивную грудь обтягивала белая шелковая рубашка «апашка». И никто не смог бы узнать в этом франте, мирно посасывающем пиво, богослова, решившего посвятить себя служению всевышнему.
Тот, кого он ждал, его старый школьный товарищ еще по частной украинской гимназии Кукурудзов, Дмитро Каблак, коренастый, широкоплечий парень лет двадцати пяти, вошел шумно, размашистыми шагами обогнул пустые столики и, протягивая Герете волосатую, загорелую, сильную руку, сказал:
— Сервус, Ромцю!
— Сервус,— ответил Герета и придвинул Каблаку полированную табуретку.
— Случилось что-нибудь, Ромцю? — спросил Каблак.
Спиной к друзьям у пианино сидел музыкант, француз
Эмиль Леже. Он тихонько наигрывал знакомые мелодии львовских песенок: «Есть у меня гитара, купленная во Львове», «Володя», «Я условился с ней ровно в десять». В этой «связке», или, как говорили поляки, «вёнзанке», музыкальных мелодий одна сменяла другую.
Тихо, поглядывая, не подслушивает ли музыкант, Герета рассказал, как Иванна «поднесла ему гарбуза».
— Ну, хорошо, а я-то здесь при чем? — не понимая, в чем дело, спросил Каблак и знаком показал появившемуся в дверях официанту, чтобы тот принес и ему пива.— Я тебе давно говорил — ищи себе невесту не в Ту-лиголовах, а здесь, во Львове. Нужно было тебе связываться с этой тулиголовской квочкой!
— Она хорошая девушка, но очень упрямая,— возразил Герета.— И только ты один можешь мне помочь. Мы с тобой старые побратимы, не один год в организации,— тут голос Гереты перешел на трудно уловимый шепот.— Ты, как секретарь приемной комиссии университета, должен отказать Иванне в приеме.
— Ведь она уже зачислена! На что же я сошлюсь?
— А это уж твоя справа! Сошлись на распоряжение ректора, на социальное происхождение... Да, да! — оживился Герета, радуясь быстро найденному решению.— Это ход! Ты ей отказываешь как дочери священника, ссылаешься на то, что ее отец нетрудовой элемент.
Увлекшись, они не заметили, как неслышными шагами, вертя в руках маленькое круглое банджо, к столику подошел Эмиль Леже и сказал, безбожно ломая русские и украинские слова:
— Панове гачу слушать шансон франсез?
Герета вздрогнул и, желая скрыть это, спросил как можно спокойнее:
— Пан есть француз?
— Так,— Леже кивнул.