Содержание дневника – и мне пришлось это признать – было отчасти провокационным. Эта женщина не просто лечила самых ужасных чудовищ нашего времени, она делала это с известной любовью. Она объективно рассказывала о своей жизни во врачебном кабинете. Даже описывая плохие условия содержания, она никогда не возлагала вину за это на тех, кто лишил ее свободы. Теперь я лучше понимала, что больше всего приводило в бешенство месье Каро.
Звонки прекратились, и я поняла, что наступило время обеда. Я уже задержалась на четверть часа и принялась торопливо укладывать дневник в сумку, которую не отважилась оставить в конторе без присмотра. Я выбежала к лифту, сама не понимая, куда спешу.
Дверь церкви я открыла с трудом, к тому же сумка сильно оттягивала мне руку. «Я веду с собой еврейку, которая во время войны ухаживала за нацистами», – подумалось мне, когда я бегом поднималась по лестнице. Я сильно запыхалась, достигнув придела. Он сидел там и, увидев меня, не стал скрывать радости. Как обычно, мы были немногословны в начале разговора.
– Я сейчас читаю записки о Второй мировой войне; они составлены одной из тех, кто смог пережить концентрационный лагерь, – сказала я.
– Понятно, и как зовут автора?
– Этого я не помню.
– Это странное человеческое свойство. Оно касается книг и вина. Люди пьют хорошее вино, но его название не откладывается в их памяти, однако часто человек помнит цвет этикетки. То же самое можно сказать и о книгах – люди запоминают цвет обложки, но забывают имя автора.
Так как я не принадлежала к людям такого сорта, от комментариев воздержалась.
– Автора зовут Юдифь. Она жила в тяжелых условиях концлагеря, но в своих записках защищает и выгораживает немцев. Даже нет, она их не защищает, она не возлагает на них вину. У нее нет к ним ненависти.
Кристоф сидел и молча слушал меня. Я не собиралась рассказывать ему все, но понимала, что он знает, как надо реагировать на деликатные сведения.
– Она писала в лагере. Это ее дневник, – продолжила я.
Кристоф посмотрел на меня, но я не смогла истолковать этот взгляд.
– Вот так, – сказал он.
– Что вы об этом думаете?
– Она делала это для того, чтобы выжить. Она писала так из страха, понимая, что нацисты могут прочитать ею написанное – вот самое простое объяснение. Более сложное объяснение, но скорее всего и более верное, заключается в том, что она так вела себя для того, чтобы выжить. Нам трудно даже вообразить себе, в каком положении она находилась. Возможно, она писала для себя, писала для того, чтобы приукрасить страшную действительность, и таким образом выжить.