Врач «скорой помощи», не колеблясь, определил — перелом.
Последующие три месяца, пока Лариса лежала в травматологическом отделении, зарабатывая и себе возможность оставить работу, Микола тоже трудился за двоих.
За годы своей работы Лариса имела репутацию хорошей машинистки, поэтому она имела возможность сказать со временем, что подрабатывает дома перепечаткой, а ходить на службу не позволяет поврежденная нога.
Вернулась она из больницы, смешно прихрамывая на левую ногу. От радости встречи с Его Величеством Стаканчиком она смеялась, пританцовывала. Короче говоря, продолжалась жизнь, заполненная настоящим счастьем.
О сыне они вспоминали, по их мнению, довольно часто — ежемесячно торжественно садились писать матери письмо, благодарили ее за материнскую заботу. Микола воспевал гимны чуткости, исчерпывая до дна глубины своего замутненного краснобайства.
Когда однажды Лариса спросила мужа, почему он даже не думает о том, чтобы сесть к письменному столу и создать «нечто потрясное», Микола долго искренне смеялся. А потом разразился саркастическим монологом:
— Многоуважаемая распространительница чужой графомании! О чем вы лично хотели бы прочитать книгу? Что способно удивить не только весь мир, а хотя бы вас лично? Что? Все уже давно сказано. И обо всем уже написано. Библиотеки завалены тоннами макулатуры, и каждый год выпускаются новые тонны. Читайте, читайте то, что уже написано. Этого хватит на всю вашу долгую и счастливую жизнь. И не нужно удивлять мир. Наш горемычный мир уже так удивлен, что после очередного удивления не успевает менять подштанники. Зачем удивлять мир? Мир нужно жалеть. Торжественно клянусь, что больше никогда не возьму перо в руки. За исключением того, когда буду вместе с тобой писать письма божественно доброй женщине, твоей матери, многоуважаемой Ефросиний Дмитриевне, склоняя в почтении свою дурную, но благодарную голову… Аминь!
В одно из их «трудовых» посещений хозяин породистой болонки, которую во время вечерней прогулки неожиданно и насильно покрыл соседский беспородный пес, жаловался, что не знает, куда девать щенков. Миколе понравился маленький лохматый и белый шарик. Заложил его себе за пазуху, выпил за здоровье Пушка, как он его сразу окрестил, полный Стаканчик водки (коньяк в той компании не признавали) и решительно заторопился с женой домой:
— Нам пора, дорогие хозяева. Извините, что рано сбегаем. Очень много работы. Да и здоровье уже не то. Извините. До свидания.
Пушок щекотал его за пазухой, и Микола всю дорогу блаженно улыбался.
А дома он торжественно запустил щенка к себе под одеяло. После смерти отца он блаженствовал на его кровати, обидевшись на Ларисино пренебрежение к его гениальной в своей простоте и непосредственности персоне. Пушок первые дни смирно терпел пьяные поцелуи нового хозяина, хотя каждую ночь и подмачивал Миколину репутацию. Ему это прощалось, как ребенку. Но со временем, подрастая и умнея, начал царапаться и чихать от перегара. А Микола часто среди ночи кричал на него: