Однако Георгий Алексеевич, как видно, придерживался другого мнения – то ли потому, что принадлежал к другому поколению, то ли потому, что перспектива постоянно сталкиваться в одном доме с драгоценной супругой, столь некстати воскресшей из мертвых, приводила его в ужас. Он, взрослый седой человек, неожиданно понял, что для Натальи Дмитриевны он был не глава семьи, не человек, получивший высшее образование, помещик, землевладелец и дворянин хорошего рода, а нечто, что она рассматривала как свою собственность, причем неотъемлемую. В ее глазах он являлся не то мыслящей вещью, не то призом, который она выиграла в жизненной лотерее и который принадлежал ей по праву, – призом, который она имела полное право защищать и уж точно не собиралась отдавать никому другому.
Поэтому Георгий Алексеевич пришел к дяде и, начав издалека, спросил, не собирается ли Петр Александрович писать свои мемуары – точнее, надиктовать их кому-нибудь, потому что в его возрасте и с его зрением сочинять самому уже не совсем удобно. А вот если бы князь задумал диктовать, то, конечно, можно было бы пригласить для этой цели уже хорошо знакомого им Ивана Митрохина, потому что служба в училище для глухонемых уж точно не та работа, за которую стоит держаться.
– Мне кажется, он способный молодой человек и в жизни определенно заслуживает большего, чем то, что имеет, – добавил Георгий Алексеевич. – Я мог бы предоставить ему кров, пищу и платить половину жалованья, которое вы решите ему определить.
– Я могу умереть в любой момент, – ответил князь с той невыносимой иронией людей, которые свыклись с мыслью о своем скором конце и находят возможным даже шутить по этому поводу. – А училище приносит хоть и небольшой, но постоянный доход. Не думаю, что Иван Николаевич согласится.
– По крайней мере, вы можете пригласить его сюда для переговоров, – заметил Георгий Алексеевич. – Он ведь может приезжать на день-два, как раньше. Почему бы и нет? Он смышленый молодой человек, и лишние деньги ему точно не повредят… И он давно уже стал у нас в доме своим.
– Что, тяжко? – спросил князь проницательно.
Георгий Алексеевич подумал, обидеться ему или нет, и решил, что обижаться совершенно бессмысленно, тем более что он некоторым образом рассчитывал на поддержку дяди.
– Послушайте, Петр Александрович, я буду с вами откровенен… Никогда еще в жизни я не оказывался в такой дикой ситуации. Наталья Дмитриевна ничего не хочет слышать, ничего! Она заявила, что не даст мне развода и не позволит нам разъехаться. Еще она сняла со стены фото Кати и уничтожила их. Я вас спрашиваю: зачем? Катя-то ей чем помешала? Тем более что ее давно уже нет в живых…