– Он рассказывал вам о госпоже Игнатьевой?
– Немного. – Амалия сделала нетерпеливый жест, прося пояснить, и Иван Николаевич заторопился: – Еще до того, как она появилась на Сиверской, он сказал, что всегда терял тех, кого любил. Назвал свою первую жену Катеньку и добавил, что была еще одна женщина, но с ней ему пришлось расстаться. Позже он как-то заговорил о Марии Максимовне, что она полная противоположность Наталье Дмитриевне и что с ней ему не скучно. Я имею в виду, с госпожой Игнатьевой…
– Я поняла.
– Я слушал его и думал: ну, запутался человек. Что я мог ему посоветовать? Он же и сам понимал, что ничего, ровным счетом ничего. Но он мне доверял, раз говорил о своих сердечных делах. Поэтому я не мог ничего сказать следователю.
– Скажите, Иван Николаевич, часто вы носили к нему письма госпожи Игнатьевой?
– Только раз, госпожа баронесса.
– А от него к ней?
– Не носил ни разу.
– Хорошо, а часто вы вообще выполняли его поручения?
– Поручения? – изумился Митрохин. – Он никогда меня не утруждал. Лишь однажды попросил встретить вас на станции. У него в тот день болела спина, а Наталью Дмитриевну он посылать за вами не хотел – опасался, что она произведет на вас невыгодное впечатление.
– Скажите, Иван Николаевич, а Наталья Дмитриевна когда-нибудь делилась с вами своими переживаниями?
– Боюсь, я не из тех, с кем дамы пускаются в откровенность, госпожа баронесса, – признался учитель после паузы. – Но однажды я видел, как она плакала. Она попросила меня не говорить мужу, и я ничего не сказал Георгию Алексеевичу. По-моему, Наталье Дмитриевне это пришлось по душе. С того времени она постоянно старалась задержать меня то на обед, то на ужин и как следует накормить.
– Она вам нравилась?
Иван Николаевич вытаращил глаза:
– Сударыня, я никогда не позволил бы себе забыться до такой степени…
– Я не о том, Иван Николаевич. Нравилась, так сказать, вообще, как человек – да или нет?
Учитель задумался и наконец ответил:
– Мне кажется, она из тех людей, чьи достоинства в какой-то момент превращаются в недостатки. Взять хотя бы любовь к мужу – вроде бы и хорошо, но не давать ему и шагу ступить самостоятельно – уже плохо. А она считала, что выступает его благодетельницей. Немудрено, что он стал, в конце концов, тяготиться ею.
– И убил?
Иван Николаевич подскочил в кресле:
– Убил?
– Вы же считаете, что он мог сговориться с госпожой Игнатьевой, чтобы избавиться от жены. Письмо и… все такое.
– Упаси бог! – воскликнул учитель. – Так может считать только господин следователь.
– А вы?
– Я не знаю, госпожа баронесса. Я не верю, что Георгий Алексеевич мог… Просто не верю.