Когда поезд подкатил к станции Сиверской, был уже вечер и возле платформы не наблюдалось ни одного извозчика. Однако Амалия отправилась разыскивать начальника станции, представилась ему и объявила, что ей во что бы то ни стало надо попасть сегодня на дачу Шперера. Сказать, что свободный извозчик нашелся немедленно, было бы преувеличением, поскольку он явился в течение четверти часа. Экипаж его, хоть и уступал великолепной коляске Киреевых, выглядел вполне прилично и лихо домчал наших искателей приключений до дачи Шперера. Здесь Амалии пришлось вновь пустить в ход свое громкое имя, чтобы заставить госпожу Игнатьеву их принять, а дальше… дальше у Ивана Николаевича сложилось впечатление, что он каким-то образом оказался на репетиции спектакля, текст в котором меняется на ходу. Что же касается впечатления, которое происходящее произвело на Амалию, то, вероятно, самым емким будет выражение «щучья холера».
Мария Максимовна Игнатьева казалась хрупкой дамой того неопределенного возраста, который у женщин начинается около тридцати, а заканчиваться может даже и к пятидесяти. По документам ей сравнялось 34 года, но она – видимо, не доверяя документам – упорно утверждала, что ей тридцать. Самой примечательной частью ее миловидного остренького личика были светлые глаза, выражение которых менялось в зависимости от настроения их обладательницы. Обычно в них отражалась сложная смесь лукавства, недоверчивости и «той разновидности ума, что глупостью зовется», как однажды написал в своих стихах князь Барятинский. Чтобы завершить портрет Марии Максимовны, добавим, что волосы у нее были каштановые и вились крупными кудрями вовсе не от природы, а платья она предпочитала яркие, эффектные и, например, на встречу с баронессой Корф явилась в оранжево-красном наряде с черной вышивкой, который никак не походил на скромную домашнюю одежду.
Говорила Мария Максимовна много, и ее высокий голос лился и лился в уши слушателей, пока они не ловили себя на мысли, что извергаемый собеседницей словесный водопад постоянно утекает куда-то в сторону и вообще направляется куда угодно, только не туда, куда надо. Судя по всему, госпожа Игнатьева обладала талантом отвечать не по существу дела. Когда Амалия попробовала узнать у нее о записке, которую та послала Кирееву с учителем, Мария Максимовна разохалась, разахалась, подняла руки к вискам, стала жаловаться на память и тут же без всякой связи перескочила на то, что здешний аптекарь дерет чудовищные деньги, пользуясь тем, что он в округе один, а ей тяжело заснуть, она одинокая женщина, а вообще в Петербурге она как-то видела в театре баронессу Корф, но пьеса была ужасная, совершенно не стоила того, чтобы на нее ходить, однако зал был полон, как оно обычно и бывает.