Барон со сломанной рукой – после перевязки он умчался обратно в бой.
Юноша из арбалетчиков – обожженный магическим огнем так, что все тело стало громадным ожогом.
Выбитые глаза, искалеченные пальцы, колдовское истощение, когда человек просто валится, вскрытая грудь, где продолжает биться сердце. Залитые кровью пластины доспехов, смятые нагрудники и набрюшники, проломленные шлемы, разорванные кольчуги – все это отбрасывали в сторону.
Эрвин пытался молиться, но не мог, внутри бился один вопрос «Почему?».
Почему Вечный, добрый и милостивый, сотворивший этот мир, позволяет детям своим творить такое непотребство? Почему он разрешает людям и нелюдям в бешеной злобе уродовать и уничтожать друг друга?
Отчего он не останавливает все это – не может или не хочет?
Иногда удавалось краем глаза взглянуть на то, что творится на поле боя, но понять, кто одолевает, юноша не мог. Ветер носил клубы пыли, два войска ворочались, точно вцепившиеся друг в друга чудовища, фонтаны радужного сияния и облака разноцветных искр появлялись там, где вступали в бой чародеи.
Видел, как визжащие берсеркеры из варваров голыми руками разметали строй тегарских латников, страшный встречный удар конницы, когда рыцари Фавилы столкнулись с баронами королевства. Горели стрелы, набрасывались на живых поднятые некромантом трупы, брел, нанося удары, огромный голем, слепой, медлительный, но почти неуязвимый.
Наемники опрокинули выстроившую каре пехоту, но увязли в рубке, и герцог бросил в ход последний резерв. В ответ за вражескими рядами вспыхнуло нечто похожее на огненный цветок, и из его сердцевины вылетел серебристый колышущийся силуэт – маги Тегары бросили в бой призрака.
Мелькнуло лицо Аксиня, что вместе с еще одним возчиком принес раненого рыцаря…
Приволокли Мархата Змей в Глазу, он был без сознания, а вместо правой руки торчала обгорелая культяпка…
Затем Эрвин впал в какое-то оцепенение: он ходил, исполнял то, что ему приказывали, но внутри все словно замерзло, покрылось льдом, он перестал что-либо чувствовать, исчезли мысли и желания. Не дрогнул, когда увидел мечника с торчащим их живота копьем, когда принесли воина, чья пораженная магией плоть стремительно гнила, источая зловоние.
Шевелился, как тот же голем, бездумно и неостановимо.
Вновь донеслось пение труб, и на этот раз победное, серебристое, и все, кто находился в шатре, замерли.
– Неужели наши одолели? – поинтересовался старший лекарь, подняв голову.
Руки его были в крови по локоть, одежда подошла бы палачу или мяснику, а на столе перед ним лежал одурманенный заклинанием воин с раной в боку. Он бессмысленно смотрел в потолок, иногда начинал улыбаться, а из дыры в теле торчала надсеченная мечом печень.