— Паспорт нашла, — сказала Галка.
— А деньги?
— Деньги были с собой.
— Значит, наши паспорта грабителям были не нужны.
— Да они его просто не нашли. Паспорт был в куртке во внутреннем кармане.
— Это твоя майка? А лифчик?
— Лифчик это Машкин, не видишь, что ли? Как два гамака. Сволочи, в белье рыться!
— Да они паспорта просто не искали. А за гамак получишь.
— А что они искали? Билеты тоже нашла.
— Да ничего они не искали в прямом смысле слова. Они просто вытряхнули содержимое сумок на пол.
— А моего паспорта нет, — пока еще спокойно сказала Алиса.
Дальше началось безумие.
— У тебя секретная тема?
— От кого? Какие в Дюссельдорфе могут быть секреты?
— А чем ты занимаешься?
— Какая разница? Могильной пылью!
— Они хотят тебя шантажировать. Японец твой им на фиг не нужен, потому что он бездарность, а тебя шантажируют. Ты просто скромная, а на самом деле ты и есть гений.
Алиса с криком: «Уймись!» — дала Галке по шее. В голосе Алисы звучали слезы. Ей-то за что страдать, такой доброй, такой умной! Потащила подруг в Париж, а приехала в Бедлам. Господи, не помогай нам, мы перебьемся, помоги Алисе.
Паспорт обнаружился неожиданно. Можно сказать, что он лежал на самом видном месте. Если, конечно, в этом доме были видные места. Попросту говоря, паспорт был на полу, на нем лежал журнал, а на журнале прикорнул разбитый кактус.
— Идея с шантажом отпадает, — Алиса отряхнула паспорт от земли и спрятала в сумку. — Отныне все свое ношу с собой.
Мы занимались уборкой до глубокой ночи, но полностью привести в порядок дом так и не смогли.
— Шутки шутками, а надо заявить в полицию, — сказала Алиса.
— Нет. Тебе Париж не в диковинку, а я еще Моне Лизе не поклонилась. Мне в Лувр еще раз надо сходить, а также к Родену и импрессионистам, — я стала загибать пальцы.
— Завтра у нас по плану Версаль, — поддержала меня Галка. — А полицию пусть Такамицу вызывает.
Мы заварили кофе и закурили.
Алисе хотелось привезти нас в Версаль по той же дороге, по которой в октябре 1789 года шел свергать короля возбужденный народ. Народ шел три дня, хотя при желании мог бы уложиться в три часа. Но тогда, в октябре, им торопиться было некуда, народ уже ощущал себя хозяином, толпа останавливалась в каждом кабаке, а потом, подогретая винными парами, крушила все подряд.
Я думаю, что наш революционный народ вел себя так же, но за годы советской власти события семнадцатого года так причесали, что личное воображение никак не может отвязаться от воображения общественного. Холостой выстрел с «Авроры» мнится смертоносным, сражение с засевшим в Зимнем дворце женским батальоном — почти Куликовской битвой. Снятый в честь десятилетия революции фильм Эйзенштейна «Октябрь» (1927 год) воспринимается как документальный, а это все просто чудовищного размера массовка. Помните, стекающиеся к Зимнему толпы народа, морячки, оседлавшие узорную решетку, и так далее? Про съемки Бондарчуком его «Красных колес», а именно взятия Зимнего, Ленинград злословил, что кинематографическая революция была неизмеримо дороже, чем реальная.