Может быть, именно из-за этой новенькой, возведенной в прошлую беспокойную ночь латрины, лес закрылся облаками. Впрочем, вряд ли. Не станет лес закутываться до горизонта из-за такой малости, он и не такое видел от людей.
«Во всяком случае, — подумал Перец, — я каждое утро смогу приходить сюда. Я буду делать, что мне прикажут, буду считать на испорченном „мерседесе“, буду преодолевать штурмовую полосу, буду играть в шахматы с менеджером и попробую даже полюбить кефир: наверно, это не так уж трудно, если большинству людей это удалось. А по вечерам (и на ночь) я буду ходить к Алевтине, есть малиновое варенье и лежать в директорской ванне. В этом даже что-то есть, — подумал он: вытираться директорским полотенцем, запахиваться в директорский халат и греть ноги в директорских шерстяных носках. Два раза в месяц я буду ездить на биостанцию получать жалованье и премии, не в лес, а именно на биостанцию, и даже не на биостанцию, а в кассу, не на свидание с лесом и не на войну с лесом, а за жалованьем и за премией. А утром, рано утром, я буду приходить сюда и смотреть на лес издали, и кидать в него камушки.»
Кусты позади с треском раздвинулись. Перец осторожно оглянулся, но это был не директор, а все тот же Домарощинер. В руках у него была толстая папка, и он остановился поодаль, глядя на Переца сверху вниз влажными глазами. Он явно что-то знал, что-то очень важное, и принес сюда к обрыву эту странную тревожную новость, которой не знал ничто в мире кроме него, и ясно было, что все прежнее теперь уже не имеет значения и от каждого потребуется все, на что он способен.
— Здравствуйте. — сказал он и поклонился, прижимая папку к бедру. — Доброе утро. Как отдыхали?
— Доброе утро, — сказал Перец. — Спасибо.
— Влажность сегодня семьдесят шесть процентов, — сообщил Домарощинер. — Температура — семнадцать градусов. Ветра нет. Облачность — ноль баллов. — Он неслышно приблизился, держа руки по швам и, наклонившись к Перецу корпусом, продолжал: — Дубль-вэ сегодня равно шестнадцати…
— Какое дубль-вэ? — спросил Перец, поднимаясь.
— Число пятен, — быстро сказал Домарощинер. Глаза его забегали. — На солнце, — сказал он. — На с-с-с… — Он замолчал, пристально глядя Перецу в лицо.
— А зачем вы мне это говорите? — спросил Перец с неприязнью.
— Прошу прошения, — быстро сказал Домарощинер. — Больше не повторится. Значит, только влажность, облачность… гм… ветер и… О противостояниях тоже прикажете не докладывать?
— Слушайте, — сказал Перец мрачно. — Что вам от меня надо?
Домарощинер отступил на два шага и склонил голову.