Наконец я собрался с духом, подошел к сержанту и рассказал ему, что плавал на чилийском военном судне, дошел до мыса Горн и несколько раз огибал скалистые берега залива Пеньяс; и что морская болезнь мне нипочем, и что однажды осенью у мыса Рапер я попал в жуткий шторм, а кто такое перенес, тому море по колено; и еще я сказал, что знаю толк во всякой снасти и пассажиром на корабле не буду; словом, тот принял меня не иначе как за Синдбада-Морехода и, к моему удивлению, заявил, что он, пожалуйста, поговорит обо мне с командиром. А командир приказал поднять меня на борт и привести к нему в каюту, и я ему все снова рассказал, правда, немного разукрасив подробностями, и он согласился взять меня до Монтевидео в качестве матроса второго класса, с тем что я буду выполнять все обязанности матроса, а получать только еду и одежду; в команду он меня не зачислил. Я согласился (о большем я не мог и мечтать), отказался от хлебного места полицейского агента второго класса, сдал свою пушку и погрузился на корабль; который потом несколько дней подряд плутал по Магелланову проливу в поисках выхода в океан. Дня через два-три, когда мы уже взяли курс на север, нас догнал в открытом море ураган и смел с палубы все и вся: от капитана до поваренка — все зелеными трупами валялись по каютам и непрерывно выворачивались наизнанку; только два человека устояли перед морской болезнью — я и судовой механик. Я вдруг почувствовал себя маленькой щепкой, затерявшейся в бурном океане. Но шторм кончился, все воскресли и победителями причалили к берегу Монтевидео. Я сдал боцману парусиновую робу, отказался от контракта, сунул в карман несколько песо — подарок капитана — и отплыл в Буэнос-Айрес, куда и прибыл на рассвете следующего дня.
Я окреп и воспрянул духом — все у меня шло как по маслу. Чудесный город Буэнос-Айрес! Вы ведь оттуда, правда? И вот я в Буэнос-Айресе. С чего бы я стал тратить свои несчастные гроши на какую-то там гостиницу? Время было весеннее, и уже порой обдавал адским жаром тропический ветер. Я решил устроиться на ночь под открытым небом, на садовой скамейке или хоть в подворотне. А потом высмотрел себе спальню, в южной гавани. Вы, наверное, заметили, что в порту вечно полным-полно огромных труб, засыпанных песком или заваленных грудой досок. Они лежат там годами, неизвестно зачем и почему. Как они там оказались, кому они нужны? Целый день я бродил по городу, обошел его вдоль и поперек, заглянул во все закоулки и к полуночи валился с ног от усталости. Вот тогда я и подумал, не пристроиться ли мне в порту, в какой-нибудь тихой, укромной бухточке, и, вспомнив про эти трубы, ускорил шаг. Добравшись до цели, я сказал себе: «Здесь я высплюсь не хуже, чем любой капитан в своей роскошной каюте».