Она устраивается в «Шевроле», торопливо включает зажигание. В глубине души она знает, что еще есть время все переиграть назад и признать свои ошибки. Неясная сила удерживает ее здесь. Часть существа остается прикованной к этому дому, в котором ей хотелось бы провести остаток жизни. Но жребий брошен, решение уже несколько часов как принято.
Пока машина выезжает на улицу, Лора бросает последний взгляд на очаровательный фасад дома и сад, который содержится в безупречном порядке. Опустив стекло, она зажигает сигарету — первую за день. Проникшее в ее легкие облако дыма на несколько секунд успокаивает, но затем тревога и страх снова овладевают ей.
Элизабет Бадина никогда не увидит на стенах города ни своего имени, ни своего лица. Ей никогда не будут восхищаться молчаливые толпы зрителей в кинозалах. Из-за большой ошибки, единственной ошибки… И, что тяжелее всего выносить: имя женщины, которую она страстно любила, больше не пробуждает никаких чувств.
Через несколько минут Лора снова станет незначительной девушкой, которой всегда была и которой, должно быть, останется. Без любви Бетти она ничто. А ее жизнь теперь станет лишь кошмаром наяву.
Выехав из района и оказавшись на бульваре Санта-Моника, Лора снимает очки и шляпку. Она бросает взгляд в зеркало заднего вида: по ее щекам текут слезы, смывая густой слой грима, покрывающий лицо.
— Вы ее убили! — закричал я. — Вы убили мою мать!
Мое тело сотрясает неудержимая дрожь.
— Вы только что себя выдали. Вы сказали, что Элизабет и соседка помахали друг дружке рукой. Об этом нигде не писали. Я прочел все печатные издания тех дней: ни в одной газете об этом не упоминалось. Единственные, кто был в курсе, — следователи!
На лице Лоры не отразилось никакого смятения, как если бы мои обвинения не задевали ее.
— Я любила Бетти больше всего на свете…
— И поэтому вам была невыносима мысль, что она может вас покинуть! В тот день соседка могла заметить только силуэт. Она видела лишь то, что ожидала увидеть: актрису Элизабет Бадина, выходящую из дома.
Чтобы заставить ее реагировать, я указал пальцем на фотографию в альбоме, раскрывшую мне глаза.
— Не молчите же вы! Элизабет и вы почти одного роста, у вас два или три года разницы! Вы были профессиональной гримершей, и вам не составило труда создать видимость, пока вы шли к «Шевроле»: платье моей матери, шляпка, умело наложенный грим… Настоящая киноактриса! К тому времени моя мать была уже мертва. Но вам было необходимо, чтобы кто-то ее видел или думал, что видит, чтобы обеспечить вас алиби. Достаточно было подождать, когда соседка покажется в окне кухни: с такого расстояния невозможно разглядеть, что это были вы!