— Видишь ли… Я говорю с тобой о твоей жизни, и твоя первая реакция — спрятаться за цитату. Вот когда ты в последний раз написал что-то, чем можешь гордиться?
— Я делаю все возможное, Эбби… и у меня часто складывается впечатление, что никто этого не понимает.
— А Харрис?
От одного этого имени я впал в панику. Неужели Эбби разузнала о моей встрече с Кроуфродом, о моем путешествии в Беркшир и моем расследовании?
— Что Харрис?
— Не знаю… Три дня назад он умер. Все только об этом и говорят, а ты ничего не говоришь. Тишина в эфире. Значит, тебя это должно сильно затрагивать. Возможно, ты хочешь об этом поговорить?
— Харрис был великим режиссером и…
— Это все, что ты можешь сказать?
— А что ты на самом деле хочешь, чтобы я сказал? Что в последние дни я не перестаю думать о своей матери? Да, это так и есть. Но если о ней говорить, что это изменит? Я никогда ее не знал, Эбби. Элизабет Бадина для меня будто чужая.
— Ты не можешь такое говорить. Что бы ни могло случиться, она всегда будет твоей матерью.
— Я не уверен, что можно страдать от отсутствия кого-то, кого никогда не знал.
— Конечно, ты же из-за этого страдаешь.
Повисло молчание. Этот разговор начал тяготить меня не только потому, что заставлял открывать свои чувства, сколько потому, что был основан на лжи. Ну почему я заврался и теперь отмалчиваюсь? Было бы так просто с самого начала сказать Эбби все как есть.
— Я видел свою бабушку, она просит поцеловать тебя за нее.
— Как она себя чувствует?
— Неплохо, я бы сказал, в хорошей форме. Всякий раз, когда навещаю ее, я сожалею, что поместил ее в эту пятизвездочную тюрьму. Не думаю, чтобы она была счастлива.
— Но ты же хорошо знаешь, что она больше не в состоянии жить одна.
— Я мог бы нанять кого-нибудь, кто мог бы круглые сутки находиться с ней!
— Что каждую минуту напоминало бы ей о ее состоянии… и не помешало бы упасть с лестницы или опрокинуть на себя кастрюлю кипящей воды на кухне.
— Может быть, но жизнь — это риск.
— В ее возрасте больше нельзя рисковать, Дэвид. Хорошо, а теперь я должна тебя оставить. Меня ждут обедать, сегодня следует начать рано. Позвони мне, ладно? И не теряй на этот раз телефон. Мобильник для того и существует, чтобы все время быть при тебе.
— Попытаюсь этого не забыть.
Мариса ушла, я обедал один на большой кухне, где вот уже четыре года не готовилось никакой еды. Фаршированные перцы были просто божественны, но мне не хотелось есть. Едва притронувшись к тарелке, я поставил ее в холодильник. С чашкой кофе в руке я прохаживался по гостиной и снова думал о последнем письме, написанном моей матерью. То, что Хэтэуэй не перезванивал, вызывало раздражение. Я спрашивал себя, действительно ли он принял мое дело всерьез. Или он собирается только складывать мои деньги в карман и сплавлять ничего не значащую информацию, которую хранил в загашнике?