- Психовать то зачем - подталкивает меня обратно к машине испуганный Коростылев - Нужна, так нужна. Поговори с Щелоковым. С Чурбановым. Снеговик то в чем виноват?
Похоже Леха решил, что я окончательно свихнулся. Того и гляди повезет меня в Кащенко.
- И правда - я смотрю на снежные останки - Давай его обратно сделаем.
Мы под удивленными взглядами прохожих и шоферов скатываем туловище и голову. Снег мокрый, поэтому процесс строительства проходит быстро. Всунуть в морковку - нос, палочки рук, угольки для глаз и вот мы уже едем на Селезневскую.
---
В студии я сходу провожу общее собрание сотрудников. Вокруг меня быстро собирается народ, и даже вечно занятая Львова отвлеклась от своей работы. Все в курсе, где я был с утра, и все хотят узнать последние новости о Григории Давыдовиче. Спешу их успокоить, вру, что он бодр и выглядит неплохо, просил им всем передавать привет. И вообще: вскоре это недоразумение разрешится и его выпустят. Лица сотрудников тревожны, мой показной оптимизм, похоже, их не обманул. Все прекрасно понимают, что вырваться из рук комитетчиков сложно.
Мы уже собираемся ехать на первую репетицию "Здравствуй мир!", как Коля Завадский с мрачным выражением лица подает мне запечатанное письмо.
- Что это? - я беру конверт с моим именем в руки и пытаюсь понять от кого оно
- Помнишь Бориса-стукача? - тяжело вздыхает музыкант
- Такое не забудешь
- Повесился вчера
- Да ладно! - я падаю на стул и пытаюсь собраться мыслями - Точно сам повесился?
- Точно. Нашли предсмертную записку. И письмо тебе. Друзья забрали до приезда милиции. Передали мне.
Резким движением разрываю конверт.
"Виктор, если ты читаешь это письмо, значит, меня нет! Я не смог! Жизнь потеряла смысл. Пишу эти строчки и плачу. Слезы катятся, как бешеные, зрение теряется. Месяц АДА. Угрозы, унижения... Я пишу сказать, что предал студию не по своей воле. Меня заставили. Подонки, которые знали мою тайну. Шантажировали меня, моих родителей. Я не виноват. Нет, я виноват, что оказался слаб. Я был полон самых высоких мыслей и чувств, какие только может породить творчество, но жизнь в нашей стране требует совсем других качеств. Я не справился. Жизнь моя, как музыканта, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и шантаж, ухожу. Прости за предательство, Борис Либерман".
- Он тут пишет про какую-то тайну, которой его шантажировали - я показываю Николаю письмо - Что за тайна?
- Ходили слухи... ну что Боря... как бы это сказать - мнется Завадский - Короче, что он мужчин любил