— Я, наверное, не вовремя?
Зеркальная ситуация с его бледно-зеленой красоткой — так старому дураку, конечно, вообразилось. И ведь недалеко ушел от истины.
— Ну что вы! — искренне обрадовался я. — Позвольте вам представить невесту сына. Мария.
Милашкин заулыбался, поклонился, уселся и произнес:
— Очень приятно. Артур. Какая очаровательная пара, Леонтий Николаевич. (Я, значит, «Николаевич», а он в шестьдесят лет — «Артур»!) Как вы умеете жить.
— Не преувеличивайте.
— Умеете. Нашли недостающие страницы романа?
— Пока нет.
— Сожалею. Восстановите по черновым записям.
— Я писал сразу начисто.
— Мне б вашу хватку. Я, собственно, вот по какому поводу. За два года борьбы я все ж старался не терять профессиональной формы.
— Понятно, у вас есть что продать.
— Совершенно верно. Во-первых, роман.
— «Майн кампф»? — незамысловато пошутил я.
Милашкин рассмеялся.
— О «моей борьбе» я пишу мемуары. Итак, роман плюс девять рассказов, плюс еще кое-что. Словом, на отдельный сборник.
— Вы хотите, чтоб я поговорил с Горностаевым?
— Схватываете на лету. Григорий Петрович мне кое-чем обязан, он поймет. Но прежде чем навязываться, так сказать, надо прозондировать почву. Вы с ним близки.
— Поговорю. Обязательно.
— Очень обяжете. А сейчас, — Милашкин начал подниматься, — не смею нарушать семейную идиллию…
— Обижаете, Артур Иосифович! Вот Мария нам сейчас кофейку сварит, а?
Милашкин уселся прочно, она нехотя встала и удалилась, надеюсь, на кухню.
— Очаровательная пара, — повторил секретарь, — просто созданы друг для друга. Он забирает ее с собой в Голландию?
— Забирает.
— Господи! Сентиментальная страна тюльпанов…
— Артур Иосифович, — перебил я негромко, — в прошлую нашу встречу вы намекнули, чтоб я Грише особо не доверял.
— Старческое брюзжание. Не стоит к этому возвращаться.
— Как раз стоит. Я доверяю ему самое дорогое, что у меня есть, — мое творчество. — Мне стало смешно от натужного пафоса, а Милашкин серьезно покивал. — И вот доходят слухи…
— Я вам ничего такого…
— Не вы, нет! Но кое-что до меня дошло.
— В каком плане?
— В гривуазном.
Ну и выкопал я словечко!
Милашкин, великий интриган, явно раздумывал, на какую лошадь ставить, — и выбрал издательскую.
— Ничего порочащего я о нем не знаю.
— Да не «порочащего», что вы так уж! Слабость общечеловеческая.
После раздумья Милашкин решил и меня вознаградить — и сделал это виртуозно, никого впрямую не задев:
— Я что-то слышал, но так и не понял, Леонтий Николаевич: вы, простите, вдовец или развелись?
— Разошлись.
— Ну так чего ж вам волноваться.
Намек ядовито прозрачен. Бешенство накатывает на меня, но не бодрит злостью, а обессиливает, потому что нет выхода, нет!.. Входит Мария с подносом, подходит сын, я сижу, боясь шелохнуться, выпустить ядовитые пары.