— Ушла куда-то, Леон.
— Мне это не нравится. И боссу пора бы подъехать.
Мы в нерешительности стояли на крылечке, у бочки с мертвой водой, а ножницы так и валялись у калитки, посверкивая в закатных лучах.
— Такое чувство, что там кто-то есть, — я кивнул на дверь.
— Машины не видно.
— Может, в гараже.
В летние месяцы Гришу обслуживал шофер из местных, пожилой Никанорыч.
— Прислушайся.
Какие-то шорохи мне слышались в недрах дома, протяжный скрип.
— Понятное дело, — Василий подмигнул. — Не хочет открывать, надоели мы ей до чертиков.
— Ладно, вернемся позже. Должен он когда-нибудь приехать.
Ужинали втроем, без Коли. «Я за ним не слежу», — любезно объяснила мне невеста. Она не только ходит взад-вперед, но и с ролью хозяйки справляется недурно. Я отвык: чистые салфетки, букетик в вазочке, вкусная еда… Но кусок не лез в горло под прицельным взглядом золотых глаз. Я стаканами глушил компот из яблок и курил. Дух горькой полыни — печальный дух деревни — смешивался с ароматом флоксов. А может, печаль шла от ущербной луны в зеленовато-розовом небе, от сумерек земли. Вечер переходил в ночь.
У Горностаевых светилось одно окно — кажется, в Гришином кабинете. Он и открыл входную дверь.
— Наконец-то! — воскликнул я.
— Что случилось? — Гриша стоял на пороге, как камень. — Надо поговорить.
— Что случилось?
— Поговорить надо!
Он посторонился. Прошли в кабинет.
— Как Алла себя чувствует? — спросил Василий.
Гриша, не отвечая, стоял посреди комнаты какой-то отсутствующий, словно омертвевший.
— Что с ней? — я вдруг испугался.
— Она ушла, — сказал, наконец, Гриша.
— Куда?
Пожал плечами.
— Забрала вещи и документы.
— Ну, а что объяснила? Что ты молчишь?
— Я ее не видел.
— Записку оставила?
— Нет.
И в этом доме смерть? Я похолодел и спросил почему-то шепотом:
— Тебе этот уход ничего не напоминает?
Он молчал.
— Твои женщины как-то странно исчезают, Гриша. Ты был на озере?
— Что?
— Волосы мокрые.
Он машинально провел рукой по голове.
— А может, голову в бочку сунул?
— В какую… — начал он и замолчал.
— С мертвой водой. Как тогда.
Какую-то секунду мы смотрели глаза в глаза. Гриша закурил.
— А по какому, собственно, праву вы лезете ко мне ночью…
— Осмотреть спальню! — Не дожидаясь разрешения, я бросился в коридор, сгоряча сунулся не в ту дверь, включил свет: на веревке над ванной висит влажная еще мужская рубашка. Дорогая, фирменная — не на озеро он в ней ходил. Запомним!
Вот и «будуар»: подушка и покрывало слегка примяты с краю, ковер… никаких пятен, полный порядок. И стало мне от этого совсем жутко.
Мужчины ввалились за мной в спальню.