— Коля! — подал я строгий и спокойный, «папин», голос. — Минут десять или пятнадцать назад кто-то был в саду, по-моему, в черном.
— А ты где был?
— Я услышал шаги сквозь сон… — начал я обстоятельно и, конечно, сорвался: — Спускайся в сад, черт возьми! Там кто-то есть… или был, пока я тут с вами… А вы, сударыня, ложитесь спать, не путайтесь под ногами.
— Коля, — отреагировала Мария хладнокровно, — подними дядю Васю и вызывайте «скорую».
— Дядя Вася давно в саду! — Я плюнул и начал спускаться по лестнице.
Словом, взбудоражил я всех — и без толку. Походили-побродили мы, перекликаясь, вчетвером по участку, молодые ушли наверх. Мы с братом закурили на терраске.
Наконец грянул ливень, и вспыхнул свет — красный фонарик под потолком.
— Ну вот! — сказал я с отчаянием. — Опять смоет все следы!
— Какие следы! — упрекнул Василий ласково, так он обращается к больным. — После той жуткой мусоросжигалки немудрено, что тебе приснилось…
— Вась, клянусь! — Я подался к нему, протягивая руку, как за подаянием, а он вдруг отшатнулся, переменившись в лице.
— Леон! — какой странный, страшный шепот. — Ты весь в крови!
— Как?!
Я взглянул на руку — бурые пятна. На другую, с сигаретой, — пятна.
— У тебя все лицо в крови! — продолжал шептать Василий как безумный. — И плащ. Оцарапался о шиповник?
— Нет!
Словно в трансе, я вошел в прихожую, в спальню, включил свет. В трюмо отразился вампир. И брат мой — бледным чистым лицом за моим плечом.
— Главное — никакой мистики! — прошелестели в зеркале белые мои губы с красным пятном над верхней. — Я прикасался к тебе — раз…
— А я лежал в кровавой постели, — продолжил Василий с жалкой усмешкой.
Короткий взгляд на белоснежное постельное белье.
— И еще я прикасался… — я сделал движение к двери и умолк.
— К кому? Господи, Леон, к кому?
— К чему! — воскликнул я и засмеялся не без легкой истерики, но и с облегчением. — Пошли. У тебя фонарик?
— У меня. А куда?
— И зонт надо взять, чтоб вода на этот раз не смыла, нет… ничего не смыла.
— Ты что, окровавленным в милицию явишься?
Прелестный лиственный тоннель привел к беседке. Неяркий луч осветил темно-алую разбрызганную лужицу на столешнице, уже затянутую пленкой. Василий с фонарем склонился над ней.
— Кровь!
Я сложил зонт, мы сели друг против друга на лавку, повторяющую по форме окружность беседки.
— Ты что-нибудь понимаешь, Леон?
— Четвертый случай, Вась. А трупов нет.
— Положим, Прахов…
— Единственный. Законно. Сожжен. Закопан. Внесен в списки. Горит. Проклятие продолжается.
— Кончай истерику. Кровь совсем свежая.
— Думаешь, не ее?
— Чья?