Электричка с воем двинулась; я вздрогнул, словно обожженный чьим-то взглядом — напоминанием о ночном кошмаре… «За мной следят», — пробормотал я, оказывается вслух, потому что секретарь, усмехнувшись, выдал философскую сентенцию:
— Демоны за нами следят и радуются.
— И все же мне хотелось бы поскорее уехать, Артур Иосифович.
Бежать отсюда и не возвращаться!
— Айн момент! Следующая электричка в 7.10.
— Итак?
Милашкиным руководила жажда мщения.
— Вас интересовала надежность вашего издателя.
— Интересовала.
— Так вот, Леонтий Николаевич. Имея в некоторых инстанциях некоторых верных людей, я проследил источники капитала издательства «Странник». Были ссуды, увы, из нашего Союза, заложены кооператив и дача — и все же остается сомнительным происхождение семисот тысяч. В старых, как вы понимаете, полновесных рублях девяностого года.
— Каково же официальное объяснение?
— Личные накопления и займы у друзей и знакомых. У вас занимал?
— Нет.
— Ни у кого не занимал!
— Это очень интересно.
— Чрезвычайно интересно. Как бы его «Четвертый Всадник» не проторил ему дорожку в камеру.
— На своем посту, Артур Иосифович, вы были незаменимы, — констатировал я, следя за приближающейся электричкой.
— Понимая, что вы иронизируете, Леонтий Николаевич, принимаю как комплимент.
На том мы и расстались.
По уговору с братом сначала я решил «исполнить» свой больничный долг, коль уж собирался шарить в чужой квартире. В старомодном многоколонном вестибюле старушка-вахтерша вызвала Востокова из реанимации. Поскольку часы были утренние, он сам провел меня в стационар, который соединялся со старым приемным покоем бесконечно длинным подземным переходом.
Мы в белых халатах (свой я набросил прямо на куртку, плащ в пятнах был спрятан в шкаф) шли долго и молча в спертом, бледно-синем от светящихся трубок воздухе, углубляясь в стерильную преисподнюю. В столь ранний час никто не встретился нам по пути, кроме одинокой каталки, на которой лежало нечто, покрытое белой простыней.
— Дядя Вася сегодня у нас отмучился, — угрюмо пояснил мой Вергилий. — В морг везут.
— Кто ж его везет?
— Значит, отошли.
— Куда?
— Покурить.
— Куда?!
Уходящие вдаль белые гладкие стены.
— Тут есть боковые потайные помещения.
М-да, вот это адик, вполне можно снимать фильмы ужасов (болезненное мое впечатление, несомненно, объяснялось ужасом прошедшей ночи). Лифт. Вознеслись. Повеяло человеческим. Страданиями. Лекарствами. Уборной. Я никогда не лежал в больнице, и подумалось: уж лучше умереть внезапно, как Прахов… Нет, Прахов — тоже «не лучше».
В палате на четырех пахло цветами. Я поморщился: все у меня со вчерашнего ассоциировалось со смертью. Две старухи — толстая и тонкая. Совсем молоденькая, почти девочка. И Ольга Бергер.