— Коля, ты можешь сидеть?
— Смогу.
— Хорошо. Ты отдаешь себе отчет, в чем обвиняешь Юрия?
— В убийстве. И в садистских письмах. Он хочет свести тебя с ума.
— А вы, Леонтий Николаевич, сверьте шрифты…
— Он же сменил машинку.
— Прекратить! Очную ставку веду я. Почему ты не сказал мне в свое время, что видел Юру в зеркале?
— Я не понял, я же не видел лица. Но позапрошлой ночью, когда он подходил к беседке в черном, вдруг увидел меня и отскочил… как паук. Те же движения, те же жесты. Я подозревал, убедился и решил с ним кончать.
— Сейчас не об этом. Что ты там решил…
— Не выгораживайте сына. Мне неизвестно, каким образом он узнал о нашем с Марго свидании, но он целый день выжидал в лесу, чтобы явиться ночью и…
Наступила пауза. Атмосфера ненависти накалялась.
— Что «и»? — не выдержал я.
— Он жених Маши, она его не выдаст. Мне расхотелось продолжать очную ставку. Они мне надоели, все надоели, до смерти.
— Заявления обеих сторон голословны. Мне нужны доказательства.
— А у вас есть хоть одно доказательство, что Маргарита Павловна убита?
Я посмотрел на их лица («В скорбном списке остались я и сын», — напомнил сам себе) и выложил на стол «доказательство».
— Что это? — спросил Коля.
Я расправил сложенные вчетверо страницы.
— Сцена убийства. Видите, она вся в крови.
— Где ты нашел? — Коля побледнел уже совсем как мертвец; ученик созерцал молча, как некое «сакральное видение».
— Вы любите картину Нестерова «Видение отроку Варфоломею»?
Оба вздрогнули.
— Где проступила кровь? — подал голос-шепот Юрий.
— Вот, еще кое-что «проступило». Но не тут, не у меня, а там.
— Где? — выдохнул ученик, смотревший ночью в окно Василия.
— Что это? — раздался женский вскрик; мы не заметили, как подошла Мария.
— Найденный финал романа о вашем прадедушке.
Она схватила страницы со стола, перелистала.
— Зачем вы их показываете? — Кажется, никогда я не видел ее в таком волнении. — Здесь же отпечатки пальцев!
Наступившая затем немая сцена была полна такой жгучей недосказанности и муки, что никто не шевельнулся, не поднял глаз, не подал голоса. «Боже мой! — молился я про себя. — Укрепи мою волю: я закрываю дело»!»
Она уже сделала движение — разорвать! — я успел выхватить и ушел в кабинет, чтоб никого не видеть, не слышать, не думать. Взял старую медную пепельницу, положил на нее страницы и, скомкав, достал спички из кармана. Я закрываю «дело». Взгляд упал на камень — «тяжелый, серый, ты помнишь? Все помнишь?» Чей это голос? Кто этими словами напоминает мне о неизвестной могиле, тайной?
Я задумался, нет, просто сидел и смотрел в сад, в яркую после ливня путаницу листьев сирени, пронзенных послеполуденными лучами. Сейчас сожгу… Нет, сначала перепишу, чтоб без напряга и натуги покончить с романом, с «проклятием Прахова».