Рыжая обернулась, увидела камень и сложившегося пополам меня, мгновенно оценила ситуацию и бросилась на помощь. Но вместо того, чтобы всем своим видом выражать сострадание, как обычно делают все свидетели прискорбных происшествий, она смеялась, прикрывая рот рукой. Однако, в голосе звучала тревога.
– Очень больно? Идти сможете?
– Очень больно, но уже проходит. Ерунда, просто ушиб.
И только тут до меня дошло, что мы оба говорим по-русски.
– Я потому и смеюсь, – кивнула рыжая. – Старалась, английский вспоминала, язык калечила. А вы, оказывается, русский.
– А вы, получается, тоже?
Она помотала головой.
– У меня только бабка русская, остальные предки сербы, время от времени неблагоразумно женившиеся на ком попало, включая цыганок и хорваток. Но русский – мой второй родной язык. Строго говоря, даже первый, бабка со мной целыми днями сидела. Очень пригодилось, иные с серебряной ложкой во рту рождаются, а я – с куском хлеба. Несколько лет русский язык преподавала – до войны, конечно…
– То есть, вы сюда из Сербии приехали?
– Из Хорватии, – усмехнулась она. – У нас там, сами знаете, все порвалось и перепуталось. Рвали долго, с кровью, с мясом – ай, ладно, толку-то рассказывать. Жива, руки-ноги на месте, дети при мне, крыша над головой есть, и хорошо. По сравнению с другими, меня, можно сказать, не задело.
Я открыл было рот, чтобы надлежащим образом выразить сочувствие, но вовремя его захлопнул. Что тут скажешь. Есть люди, которых коснулась война, и есть люди, которые знают о войне только понаслышке. И вторым не следует лезть к первым с разговорами на эту тему, особенно к малознакомым, особенно из вежливости. Поэтому я просто кивнул – дескать, принял к сведению. И все.
Рыжая, похоже, оценила мою сдержанность. Улыбнулась одними глазами и спросила:
– Как ваша нога?
Я сделал пару осторожных шагов, прислушался к ощущениям и понял, что ноге уже надоело прикидываться самой несчастной конечностью в мире. Еще немного, и она навсегда забудет о досадном происшествии.
– Почти прекрасно. Можно идти дальше.
И мы пошли.
Внезапно обретенный общий, родной для обоих язык сблизил нас больше, чем долгие месяцы знакомства. Теперь мы шли по тропе рядом и болтали, как старые приятели. При этом представиться друг другу так и не сообразили. По крайней мере, я, оглушенный температурой и красотой мира, просто не вспомнил, что у людей бывают имена. Зато сам не заметил, как рассказал о себе все, что, как мне казалось, имело значение – получилось, в основном, про работу. Незаметно перешел к более актуальным событиям, поведал, как мы с гриппом поехали нынче утром из Ниццы в Анно снимать панорамы, открывающиеся из окон только что построенного отеля, и я впервые в жизни перепутал станцию, вышел в Антрево, страшно огорчился, а потом понял, как мне повезло.