— Хуле угукаешь? Ноги в руки — и в аптеку! — скомандовала Сёма, и бросила трубку.
…Через полчаса я сидела на табуретке, замотанная по шею в мамину праздничную скатерть, а Сёма, вывалив язык, старательно хуячила толкушкой для пюре большые белые таблетки.
— Это что такое? — спрашиваю, и боюсь уже чота.
— Это такая поеботина, — важно отвечает Сёма, и добавляет в фарфоровую миску нашатырный спирт, — от которой волосы становяцца белыми. У меня Светка всегда так делала, когда девок своих красила.
— Ты хоть одну девку после этой процедуры видала? — Спрашиваю, и нервничаю такая.
— Неа. — Спокойно отвечает Сёма, и льёт в миску перекись водорода.
— Слыш, а вдруг они потом облысели? — Я ещё больше занервничала, если кто не понял.
— Может, и облысели… — философски отозвалась Сёма, почесав свою плешь, — а может, и нет. Жизнь покажет. Погнали!
С этими словами Сёма вылила мне на голову аццкий раствор, воняющий кошачьими ссаками, и принялась размазывать его по моим рыжим волосам. Голова нестерпимо зачесалась.
— Жжёт? — осведомилась Сёма.
— Пиздецки.
— Это хорошо. Значит, гидропирит свежый. Реакция идёт. Шапочка для душа есть?
— Есть.
— В ванной?
— Угу, на крючке висит.
— Щас принесу. Штоп процесс шол быстрее, надо штоп башка в тепле была.
Сижу. Глаза слезяцца. Нос распух от вдыхания миазмов. Башку щиплет, и что-то там потрескивает.
Возвращаецца Сёма, неся в руках полиэтиленовую шапочку и папину ондатровую шапку.
— Сиди, не шевелись. — Командует она, и напяливает на меня поочерёдно шапочку для душа, и папашины меха.
— А папа меня не атпиздит? — тихо спрашиваю я, и морщусь. Под этими девайсами стало нестерпимо жарко, и башка зачесалась так, слово среди размоченного в кошачьем ссанье гидропирита, миллиардами вшей было затеяно соцсоревнование «Кто быстрее выжрет Лиде моск»
— Атпиздит конечно. Если с работы вернёцца раньше. — Сёма всегда была реалисткой. — Он во сколько приходит с работы?
— В восемь… — отвечаю, и зубами скриплю. Терпеть больше сил нету никаких.
— Значит, час у нас ещё в запасе есть, не сцы. Тебе ещё десять минут сидеть осталось.
Последующие десять минут были самыми страшными в моей жизни. Пару лет спустя, лёжа в родильном кресле, я не орала как все порядочные бабы, а мерзко хихикала, вспоминая те десять минут. Ибо родить мне было легче, чем выдержать ту нечеловеческую процедуру.
— Всё. Смываем.
Голос Сёмы прозвучал как в тумане.
— Мир вашему дому, чукчи. — слева послышался совершенно не Сёмин голос. — Ушы мёрзнут, доча?
Пиздец. Вернулся папа.
*Титры. Папа. Триццати семи лет отроду. Мужыг. С бородой. Характер суровый, но чувство юмора всё окупает. Пизды точно не даст, но заподъёбывать может до смерти*