Детство на окраине (Воронкова) - страница 136
— Ой… — тихо охнула Соня.
И тут же оглянулась — как бы не разбудить маму. Но мама уже глядела на нее из-за полога:
— Что там?
И тут же встала и тоже подошла к окну. Но серые шеренги, громыхающие цепями, уже прошли. Показались только спины последнего ряда, и тут Соня отчетливо увидела, что на этих спинах, на серой шинели, нашита заплата, похожая на бубновый туз. Понурые головы, серые шинели, кандалы и по всему ряду — бубновые тузы…
«Бубновый туз на спину…» — вспомнились слова Анны Ивановны.
Люди исчезли в конце улицы. Предрассветные сумерки стушевали их. Но звон железа, глухой и мерный, еще долго доносился до чутких Сониных ушей.
— Что там? — спросил отец спросонья.
— Ничего, — ответила мама. — Арестантов погнали.
Она велела Соне лечь в постель и закрыла форточку.
— Прозябла, наверное, вот и не спишь, — сказала она. И укрыла Соню сверх одеяла своей большой шалью.
Соня слышала, как она, ложась, вздохнула и прошептала:
— Не дай-то, господи, такую беду!
Церковная тягота
Наступило утро — и опять та же тоска. В школе у девочек только и разговоров, что о говенье, об исповеди. И говеть и исповедоваться было обязательно. Елена Петровна весь пост не могла играть с ними ни в какие игры: ни петь, ни играть постом было нельзя — грех. Туманных картин из волшебного фонаря тоже не показывали — грех. Уроков пения не было — грех. Бегать и громко смеяться во время перемены запрещалось — грех. Соня и Саша ходили обнявшись по коридору или садились на пол, играли в камушки. А когда кто-нибудь из девочек забывал, что идет страстная неделя, и начинал шуметь и шалить, Анюта Данкова упрекала их:
— Иисус Христос в эти дни на кресте распятый висел, а вы веселитесь! Вот вас бог-то накажет! Вот у вас мамы заболеют!
Эти страшные слова заставляли немедленно умолкать!
Но однажды Саша ответила на это:
— Это у тебя мама заболеет, потому что вы обе злые, — вот вас-то бог и накажет!
Анюта побледнела. Может, оттого, что обиделась, а может, испугалась за маму и тут же побежала в учительскую. Сашу позвали к Евдокии Алексеевне.
Она вышла оттуда с алыми пятнами на бледном лице. Соня подбежала к ней.
— Ну и пусть жалуются, — сказала Саша, — ну и пусть! А если меня накажут, кто им «святый боже» сегодня будет петь? Ну и пусть! А мне еще, может, лучше в кухне картошку чистить, чем каждый день этот «святый боже, помилуй нас»! Поем-поем, а чем он нас милует? Только все и ругают с утра до ночи, только все и ругают! Рады, что отца-матери нет…
У Саши слезы подступили к горлу, и она замолчала…