…После ужина бродили по верхней палубе, сидели в плетеных креслах то на носу, то на корме. Мы проговорили с Лелей всю ночь. Хотелось сказать ей, спасшей меня, правду, а она, протянувшая мне тогда руку, тоже (это чувствовалось) желала быть откровенной. Да и все вокруг располагало к этому.
Пароход шел, наверное, в двух-трех милях от берега, и звезды на черном небосводе сливались с далекими огоньками на берегу. Было ощущение, что мы плавно и небыстро летим в тихой и теплой ночи.
Наш разговор, внешне сумбурный — с пятого на десятое, имел свою внутреннюю логику; она и я рассказывали о себе, о том, что один думает о другом, это было, по существу, объяснение во взаимной душевной симпатии.
Позже в Феодосии эта симпатия росла, мы находили время для встреч и на людях, и без свидетелей. И окружающие думали: у нас роман. Но все три с лишним месяца, с момента нашего приезда в Феодосию и до моего ареста, мы были только друзьями.
Лелю окружали поклонники, по ней „убивались“ и гражданские и военные, из-за нее чуть-чуть не стали стреляться поручик и штабс-капитан. Лелю называли королевой.
Никто не осмеливался ступить за магическую линию, которую она прочертила вокруг себя. Такая сила была у этой милой и гордой женщины.
Я попытался представить, как Леля отнесется к моему аресту, возможны ли у нее неприятности.
…Загремел засов камеры. Пора было подниматься».
— Бабуля, я сейчас прочел главу, где появляешься ты, Елена Анатольевна, никогда не видел живых героев повестей, романов. А ты — одна из них и, главное, рядом со мной в одной квартире. Невероятно!
— Невероятно, Сереженька, но, однако, это так.
— И все было?
— Да, милый.
Сергей прошелся по комнате.
— Боже, не перестаю удивляться, как ты напоминаешь деда. Вот и ходишь, как он, интонации в голосе те же… Наверное, ждешь от меня каких-то добавлений, комментариев. Да?
— Жду и хочу спросить тебя…
— Послушай, Сереженька, — перебила его Елена Анатольевна, — ты должен сперва прочесть все один, мне интересно, что сама по себе повесть скажет тебе. А уж мы с тобой потом все обсудим.
— Да, да, бабуля.
И Сергей ушел в свою комнату. Снова погрузился в чтение:
«Назавтра я был вызван в тюремную контору и передан конвою. Спросил у старшего, куда и зачем меня ведут. Он с эпическим спокойствием и украинским добродушием ответил:
— Та в контрразведку ж за шомполами.
С тяжелым ожиданием экзекуции я переступил порог кабинета Балабанова. Он стоял, сложив руки на груди, и исподлобья смотрел на меня.
— Ну что, Каменев, будете говорить? — спросил поручик.