Бойда она услышала еще издали – быстро оглянулась, убедилась, что он. А после подумала о том, как это здорово вдруг заволноваться о том, как ты выглядишь. Вспомнить, что у тебя есть абрис лица, прическа, фигура, на которую сейчас кто-то смотрит. И специально, чтобы подразнить, встала на четыре конечности – «к лесу задом», – принялась полоскать в ручье ложки.
Тот, кто пришел, опустился с ней рядом. Сначала смотрел, после принялся поглаживать горячими ладонями ягодицы, затем водить пальцем по промежности. Аккуратно водить, с толком.
Белинда почти моментально вскипела. Уоррен действовал на нее, как зажженная спичка на фитиль: когда тот занялся, уже не остановить. И хорошо, что сегодня она надела эластичные штаны… С нее их стянули тогда, когда ощутили, что готова. А после, тугой и горячий, Бойд вошел внутрь, распер ее в стороны, навалился. И она задвигалась резво и быстро, как будто стараясь убежать, а на деле лишь плотнее насаживаясь на то, чего ей так долго недоставало внутри, – на своего мужчину. Они более не ощущались ей разными людьми, но одним целым.
Белинду словно включили. Включили как человека, как женщину, и теперь она каждую секунду желала быть ей – женщиной.
Если бы он не дотянулся до ее промежности рукой и не начал нежно ласкать ее пальцами, то закончил бы первым, но тут, совершенно очарованная напором вкупе с нежными поглаживаниями, взорвалась Лин. Да так, что Бойду снова пришлось зажимать ей рот. А после она вялая и размякшая, пыталась распластаться прямо на земле у ручья.
– Эй, они сюда в любой момент придут! – шипел Уоррен.
– Дай мне полежать, – смеялась та, кто теперь походил на кусок талого мармелада.
– Давай полежим не здесь…
И ее куда-то понесли. Донесли до маленькой поляны, уложили на траву, и Лин долго смотрела на видневшееся над головой небо – голубоватое с белыми облаками. Шумели от ветра листья лип, качались из стороны в сторону негибкие стволы.
– Скажи, я красивая?
– Очень.
Рубашка на ее груди снова была расстегнута, и вставшие соски ласкал ветер, но Белинда больше не стеснялась наготы.
– Как хорошо мне… Хорошо, Бойд.
Теперь она привыкла носить с собой чистый платок и флягу с кипяченой водой, чтобы, если что, подмыться. И балдела от чувства, что можно вот так… в любой момент…
– Иди ко мне…
– Я тебя сотру.
– До адова заката не сотрешь. Хочу тебя, иди…
И Бойд перекатился на нее, зажал лицо между ладонями, втиснулся во влажную глубину, как к себе домой.
– Женщина… Создатель, помилуй… Вот не ожидал испытать такого счастья.
Она думала об этом позже – о том счастье, которое так остро ощущали они оба. Почему так, слепяще, почти болезненно, до нереальности ярко? И пришла к выводу: потому что в Лесу. В Нордейле размякшей была обстановка и люди. И эмоции их, соответственно, были размякшими – не у всех, но у большинства – энергия города настраивала. Но тут, в Чернолесье, где балом правила старуха с косой и каждая минута могла стать последней, их счастье засияло, как рванувшая в атомном взрыве планета, породившая новое светило.